Оставивъ казарму, мы отыскали нашего стараго возницу на выгон, сли на его самодльный экипажъ, похожій на грабли, брошенныя зубьями вверхъ, и отправились обратно на станцію. И опять та же картина: безконечная степь, хлба, села съ блыми церквами. А только что осмотрнный нами заводъ, едва мы повернулись къ нему спиной, сталъ представляться какою-то мечтой, бредомъ, больною фантазіей, — такъ мало напоминала вся окружающая страна о какой бы то ни было горной промышленности.
Сразу, едва очутившись на экипаж-грабляхъ, мы почувствовали себя въ первобытной степи, среди коренныхъ земледльцевъ, на дикомъ раздоль сухихъ выгоновъ и балокъ. Старикъ нашъ еще боле усилилъ наше впечатлніе, разсказавъ намъ про свои чистокрестьянскія дла. Говорилъ онъ не только на вопросы наши, но и отъ себя, на свои собственные вопросы. Такъ, онъ разсказалъ намъ, что у него пять сыновей, что двое изъ нихъ съ нимъ живутъ и уважаютъ его, что кром того съ нимъ же живетъ и солдатка, забеременвшая не отъ солдата, и что осенью придетъ солдатъ, но ему не позволятъ бить жену, потому съ кмъ грхъ не бываетъ. Кром того, старикъ съ гордостью прибавилъ, что, несмотря на свою старость, онъ все-таки робитъ, зашибая копйку, а копйку тратитъ не на себя, какъ онъ имлъ бы право, а на всхъ; подетъ въ Бахмутъ, купитъ бубликовъ или калачей и раздлить всмъ.
— Сколько же теб лтъ? — спросилъ докторъ.
— А я не знаю, — равнодушно возразилъ ддъ. — Неужели же помнить-то (ддъ при этомъ добавилъ нсколько энергичныхъ фразъ)? Года, какъ вода, — сколько утекло, того не пересчитаешь!
— Ну, а примрно все-таки? — приставалъ докторъ.
— Да «черный годъ» помню. Никакъ годовъ семнадцать въ ту пору было мн.
«Черный годъ», памятный по своимъ послдствіямъ, какъ самый страшный изъ всхъ голодныхъ годовъ, былъ 1833 годъ. Здшніе жители передаютъ о немъ ужасныя вещи, разумется, по преданію; старики съ него ведутъ лтосчисленіе.
— Это теб, значитъ, лтъ семдесятъ съ хвостикомъ?
— Надо полагать.
— Ну, что же тогда было, въ черный-то годъ?
— А чего же еще?… Травы сгорли, хлба сгорли, земля почернла, листья по лсамъ что есть опали, скотъ дохъ, люди остались живы…
— Чмъ же кормились-то?
— Чмъ ни то кормились. Кору съ дубьевъ лупили, отруби мшали, мякину толкли, чмъ же больше-то? Наземъ не станешь сть.
— Ну, а нынче какъ? Какъ бы не былъ опять черный годъ? — спросилъ докторъ.
— Нынче что! Вонъ горловцы углемъ кормятся, что имъ? Лишь бы уголь былъ.
— А вы чмъ кормитесь, ртутью?
— Нтъ, со ртути много не возьмешь. Наши никитовцы также больше углемъ живутъ. И другіе прочіе безъ хлба могутъ проболтаться… Тутъ теперь везд вошелъ металлъ, желзо-ли, соль ли, другая-ли какая руда, все изъ-подъ земли… ну, и питаются.
— Ну, а вы также, говоришь, углемъ?
— Все больше углемъ.
— А ртутный-то рудникъ разв мало даетъ вамъ?
Надо замтить, что Никитовскій ртутный рудникъ стоитъ на крестьянской земл. Владльцы его платятъ никитовцамъ ежегодную аренду, что-то около 2,000 руб. Но владльцы предлагаютъ продать имъ землю подъ рудникомъ въ полную собственность. Однако, и аренда, и предполагаемая покупка основываются больше на водк, да на карманахъ міродовъ. Общая-же масса никитовцевъ только хлопаетъ глазами.
— Чего онъ даетъ-то? Чорта лысаго онъ даетъ, — выговорилъ равнодушно старикъ.
— Объхали васъ?
— Объхали.
— На сколько лтъ?
— Да никакъ лтъ на двадцать. Ну, да теперича и мы хотимъ принажать!
— Хотите все-таки?
— А то какже?
— Думаете объхать?
— Сдлай одолженіе!
— Объдете?
— Будьте покойны! Будетъ задарма-то копать, попользовались, а ужь теперь мы попользуемся. Тутъ вдь дло-то милліонное!
Говоря кто, старикъ какъ будто на кого-то разсердился и какъ будто далъ слово, вмст съ прочими никитовцами, твердо вступиться за свои права на ртутный рудникъ.
— Это было бы хорошо для васъ. А все-таки я думаю, — вдругъ иронически сказалъ докторъ, — что и опять васъ объдутъ!
Старикъ вопросительно посмотрлъ на насъ обоихъ и замтилъ разсянно:
— А что ты думаешь, вдь и впрямь объдутъ, сдлай одолженіе! Отличнйшимъ манеромъ объдутъ!
— И вы будете смотрть? — спросилъ докторъ.
— А чего же? Да какже съ ними совладаешь-то? Да насъ можно очень просто водкой накачать, а міродовъ задарить, и тогда изъ насъ, пьяныхъ истукановъ, хошь веревки вей… Да ну ихъ!… Грхъ одинъ промежь насъ идетъ изъ-за этого самаго рудника!… Ну ихъ!…
Старикъ при этомъ добродушно выругался. А на нашъ смхъ онъ повторилъ:
— Да право! Что намъ съ ними тягаться-то? Силы у насъ мало, то-есть совсмъ силы супротивъ ихъ у насъ нту! Самый мы мякинный народъ, ежели касательно, чтобы права свои отыскивать, то-есть вотъ какіе мы гороховые людишки насчетъ этого рудника!… Ну ихъ!..
Старикъ началъ-было разсказывать исторію открытія и разработки рудника, но въ это время мы были уже возл станціи, и намъ предстояло черезъ нсколько минутъ ухать изъ Никитовки.