Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры

Но уже в письмах из Лейпцига композитор упоминает о своем, пока, правда, еще любительском, увлечении живописью. Как человек, необыкновенно одаренный эмоционально, он очень остро чувствует поразительную гармонию природы. Он влюблен в небо, лес и звезды, травы и полевые цветы… Звуками, ритмами он уже научился выражать свои чувства. Но ему хочется научиться делать это в зримых формах, в красках.

Вернувшись из Лейпцига в Варшаву, он осенью 1902 года начинает посещать рисовальную школу.

«Я уже написал одну символическую картину», – пишет он брату[245].

Это его первая картина – «Музыка леса». Показанная на выставке Варшавской школы в Петербурге, в Академии художеств, она не могла не привлечь внимания рецензента: «[Рука] – символ создания, разрушения, гнева и ласки. Эта же рука перебирает пальцами, как по струнам арфы, ровные стволы деревьев застывшего леса…»[246].

Для Чюрлёниса, профессионального музыканта и человека, любившего рисовать, соединение обоих искусств было естественным. Определение же самим Чюрлёнисом своей картины как «символической» скорее всего следствие того, что символизм в то время был модным течением в искусстве.

«Не будут ли стремиться все формы искусства все более занять место обертонов по отношению к основному тону, то есть к музыке?» – спрашивал А. Белый в изданной им в 1910 году в Москве книге «Символизм»[247].

Микалоюс Константинас Чюрлёнис

К этому времени Белым были созданы так называемые «симфонии» – литературные сочинения, построенные на специфических принципах музыкальной композиции и ритмики.

Композиционные принципы и Чюрлёниса, и Белого, скорее всего, – порождение эпохи, отразившие цель многих мастеров – поиск большого стиля и взгляд на музыку как высшую форму искусства.

Но был ли символистом Чюрлёнис? Как и Верещагин, о котором Марк Антокольский сказал: «Чтобы передать все, что накипело у него на душе, ему мало большого холста и яркой кисти. На помощь себе он призвал и другое искусство…»?[248]

Антокольский говорил об искусстве словесности, но Верещагин призвал и музыку – на его антивоенных вернисажах звучала духовная музыка в исполнении фисгармонии, оркестра или хора. Своей музыки Верещагин не писал – он выбирал музыку, созвучную своим идеям. И Верещагину для этого не надо было быть символистом – он был реалистом до мозга костей.

А Чюрлёнис? В своем отзыве на работы Чюрлёниса Брешко-Брешковский говорил об одной из них: «Из ровной морской глади вынырнуло и покоится на поверхности зеленоватое исполинское чудовище… Две огненные точки, два глаза смотрят на вас. Но при более внимательном знакомстве вы видите, что это гористый остров. А два глаза – это два костра, которые пылают в вырытых рядом над самой водой пещерах…»[249]. За фантастическими образами стоят вполне реалистические явления.

Возникающие в его воображении образы Чюрлёнис реализует в своих картинах и музыке. Он делает их видимыми и слышимыми.

Сейчас все чаще раздаются голоса, причисляющие Чюрлёниса чуть ли не к основоположникам абстракционизма. Мы не специалисты в этом…

«Мне, художнику-реалисту, – пишет в своих „Автобиографических записках“ А. П. Остроумова-Лебедева, – казалось бы, он должен быть далеким, чуждым и непонятным своим философским творчеством, построенным на каких-то отвлеченных, невиданных, нереальных формах. А было наоборот. Его произведения меня глубоко трогали и покоряли. В них было так много гармонии и ритма. Музыка и живопись у Чурляниса были связаны в стройную, внутренне логичную систему»[250].

В симфонической поэме «В лесу» есть место, напоминающее картину «Музыка леса»: мелодичные голоса арфы, постепенно усиливаясь, рождают широкие аккорды лесных отзвуков. Картина – не то иллюстрация к этой поэме, не то художественная параллель к ней…

Этот первый опыт художника-композитора спустя десятилетия находит отклик в поэтической исповеди одного из крупнейших поэтов другого поколения, Э. Межелайтиса (перевод А. Межирова):

Нет лиры у меня,Но есть в лесу зеленомДремучая струнаСоснового ствола;Меж небом и землёйКолеблется со звоном,В земле укоренясь,

До неба доросла.И сладко сознавать, что мне в наследьеСтруна сосны досталась неспроста, —Ударит ветер по стозвонной меди,И скорбно прозвучит за нотой нота.Как будто «Лес» Чюрлёниса с листаВ лесу играет вдохновенный кто-то[251].

Итак, профессионал-музыкант, окончивший две консерватории, стоящий в самом начале явно успешной карьеры, он, 27-летний, становится учеником варшавской Школы изящных искусств.