Очерки истории цивилизации

Он обличал четыре основных источника невежества: почтение к власти, обычай, мнение невежественной толпы и тщеславие, гордое нежелание переучиваться, к которому предрасположены все мы. Преодолей мы их, и все силы природы станут на службу человечеству:

«Машины для плавания смогут обойтись без гребцов, так что огромные корабли, способные плыть по реке или океану, управляемые одним человеком, будут двигаться быстрее, чем если бы они приводились в движение множеством людей. Таким же образом можно будет делать экипажи, так что и без тягловых животных они будут двигаться cum impetu inaestimabili какими мы представляем боевые колесницы, на которых сражались в древности. Станут возможны и летающие машины, а человек, заняв место посередине летательной машины, поворотом рычага заставит искусственные крылья поднять машину в воздух, наподобие летящей птицы».

Оккам, Бэкон — вот ранние предшественники начавшегося в Европе великого движения от «реализма» к реальности. Какое-то время прежние тенденции сопротивлялись натурализму новых номиналистов. В 1339 г. на книги Оккама был наложен запрет, а номинализм был торжественно предан проклятию. И даже в 1473 г. была предпринята попытка, запоздалая и безуспешная, принудить учителей в Париже преподавать только реализм. И только в шестнадцатом веке, с интеллектуальным ростом и книгопечатанием, движение от абсолютизма к эксперименту стало массовым и один исследователь стал сотрудничать с другим.

На протяжении XIII и XIV вв. эксперименты, проводимые с материальными предметами, становились все многочисленнее. Люди добывали все новые знания, но пока еще не было взаимосвязанного и поступательного продвижения. Работа проводилась в одиночку и в глубокой тайне. Традицию обособленного исследования Европа переняла у арабов, и теперь в лабораториях, оберегая свои находки и открытия от соперников, трудились алхимики. И напрасно современные авторы излишне спешат с насмешками в адрес алхимиков. Они были в самой тесной связи с мастерами, работавшими по железу и стеклу, с травниками и лекарями той эпохи. Алхимики проникли во многие тайны природы, хотя на самом деле искали не знаний, но силы. Они были одержимы «практическими целями» — как делать золото из более дешевых материалов, как достичь бессмертия с помощью эликсира жизни и другими такого же рода приземленными мечтами. По ходу своих исследований алхимики немало узнали о ядах, красителях, металлургии и т. д. Они открыли различные отражающие поверхности и смогли, в итоге, получить прозрачное стекло и тем открыли дорогу к линзам и оптическим инструментам. Но как мы узнаем от ученых, и чего до сих пор не в состоянии усвоить «прагматики», только когда ищут знания ради них самих — только тогда они приносят богатые и неожиданные плоды, щедро одаряя ими своих слуг.

Те идеи, которые выразил Роджер Бэкон, стали приносить первые плоды в новых знаниях и широте взглядов не ранее XV в. Затем, внезапно, с началом нового XVI в., когда мир оправился от бури общественных потрясений, которые последовали за массовыми эпидемиями XIV в., в Западной Европе засияло целое созвездие имен, которое затмило наивысшие научные имена золотого века Греции.

Одним из самых первых и самым великолепным в этом созвездии был флорентиец Леонардо да Винчи (1452–1519), человек с почти фантастическим видением действительности. Он был первым, кто понял подлинную природу ископаемых окаменелостей. Леонардо да Винчи доверял свои наблюдения запискам, которые не перестают и теперь восхищать нас. Он был убежден и в осуществимости механического полета.

Еще одно великое имя — поляк Коперник (1473–1543), который сделал первый ясный анализ движения небесных тел и показал, что Земля движется вокруг Солнца. Датчанин Тихо Браге (1546–1601), работавший в Пражском университете, отказался принять эту теорию, но его астрономические наблюдения оказались исключительно важны для его последователей, и особенно для немца Кеплера (1571–1630).

Галилео Галилей (1564–1642) был основателем науки механики. До времени Галилея господствовало убеждение, что если один предмет весит в тысячу раз больше другого, то и падать он будет в тысячу раз быстрее. Галилей оспорил это убеждение, но вместо того, чтобы изложить свои доводы как схоласт и джентльмен, он подверг это мнение беспристрастному испытанию — сбросил два неравных груза с верхней галереи падающей Пизанской башни к ужасу ученых эрудитов.