Очерки из будущего

Я заговорил под влиянием момента, но едва успел произнести эти слова, как пожалел о том, что высказался так опрометчиво. Солдат, который заметил меня и в который, как я понял по его одежде и внешнему виду, тоже был офицер, разразился громким смехом и сказал издевательски, но на гораздо менее совершенном английском, чем тот, на котором говорил другой офицер:

– Спасибо, друг мой, но я думаю, что вы скоро поймете, что мы умеем шутить не хуже вас!

Затем, повернувшись к другому офицеру, он сказал что-то по-русски, на что офицер в мехах согласился и попросил меня сесть на дрожки. Я так и сделал, и мы пустились бодрой рысью, причем младший офицер, ехал позади и, казалось, внимательно следил за моими движениями.

Я как можно дольше сохранял надежду, что, в конце концов, мне это только снится, но теперь было совершенно ясно, что я не сплю, и я горько проклинал свою глупость, что позволил Вентворту так экспериментировать надо мной.

По мере того, как мы стремительно неслись, я видел в редких проблесках лунного света, ведь по небу неслись тяжелые массы облаков, что мы проезжаем по открытой местности, очень похожей на те описания, которые я читал о стране вокруг Кизил-Арвата. В каком направлении мы ехали, на восток или на запад, на север или на юг, я, конечно, не имел ни малейшего представления.

Не знаю, сколько мы ехали, думаю, не более четверти часа или двадцати минут, когда остановились перед низким одноэтажным домом, перед которым вышагивали два часовых. На звук нашего прибытия вышел высокий мужчина с седыми волосами и усами. На нем была генеральская фуражка с кокардой и шпага, у него было острое, решительное лицо и очень властная осанка. Он холодно пожал руки двум офицерам, сопровождавшим меня, и, указав на меня, задал какой-то вопрос. Я, конечно, не мог понять смысла ни вопроса, ни ответа. Но я прекрасно понял, что они говорили по-русски, и, судя по их жестам и выражению лица, рассказ обо мне вызвал неудовольствие. После того, как они поговорили минуту или две вместе, генерал, а я потом узнал, что это был именно он, вошел в дом с офицером, который ехал позади меня, а офицер в мехах подошел ко мне, я неподвижно сидел на дрожках, и отрывисто сказал:

– Вы обвиняетесь в шпионаже и предстанете перед генералом Кауфманом для допроса. Вы подумаете, стоит ли дальше играть роль сумасшедшего. Следуйте за мной.

Я сошел с дрожек и последовал за ним. Не было смысла помышлять о побеге, потому что из дома вышли несколько солдат, и двое из них шли рядом, а другой позади меня. Так мы и вошли в нечто вроде караульного помещения. Это была комната небольшого размера, без ковра, а главная мебель состояла из большого стола и нескольких стульев. Стол стоял в дальней части комнаты, а перед ним сидел генерал и младший из офицеров по левую сторону от него. Вошедший со мной офицер, которого, как я потом узнал, звали полковник Потоский, сел справа от генерала, и у каждого из них были какие-то письменные принадлежности. Меня пригласили занять место перед триумвиратом, двое солдат стояли на страже рядом со мной, и военный трибунал, а таковым он и был, начался.

– Ваше имя? – спросил полковник Потоский.

Я назвал свое имя полностью и адрес в Лондоне, и генерал сделал запись об этом в журнале.

– Какие у вас есть документы? Положите их на стол.

Так случилось, что перед тем, как покинуть свои покои, я надел новый фрак и жилет, и в результате у меня не было при себе ни одного документа. Как я тосковал по оставленному плащу, ведь в нем были письма со штемпелями, которые могли бы подтвердить мой рассказ. Я вывернул карманы и нашел нож, зубочистку, серебряный пенал, пару носовых платков, пару перчаток, два шиллинга серебром и четыре пени.

Офицеры записали все это и многозначительно переглянулись между собой.

Тут поднялся большой переполох, в суматохе которого я воспользовался возможностью положить вещи обратно в карманы. Несколько всадников подъехали к дому галопом, крича и громко разговаривая. Несколько человек выбежали из дома. Около минуты снаружи царила суматоха, а затем вошел еще один офицер, весь забрызганный грязью, за ним пять или шесть солдат, также забрызганных грязью, и тащили за собой огромного туркомана с разорванным в клочья платьем, связанными сзади руками и такой обильной кровью из раны на голове, что его длинные черные волосы слиплись от крови.

Генерал и два других офицера за столом встали и заговорили по-русски, причем в очень возбужденном тоне, с офицером, который вошел с пленником, причем пленник постоянно прерывал их, несмотря на своих охранников, громкими проклятиями и угрозами, произносимыми, насколько я мог судить, на его родном языке. Наконец генерал отдал какой-то приказ, и заключенного, который яростно сопротивлялся и говорил еще более неистово, чем прежде, выволокли из комнаты, оставив за ним на полу капли крови. Затем офицеры вернулись на свои места, последний из них занял место рядом с полковником Потоским и очень пытливо посмотрел на меня. И военный трибунал возобновился.