Очерки из истории русской церковной и духовной жизни в XVIII веке

«Духовный чин, который не любил Петра за отнятие власти, гремел в храмах Божиих панегирики ему. Между сими Прокопович, который из духовенства, хотя нелюбви к Государю не имел, но был совершенно ослеплен честолюбием… выспренний свой голос на похвалы Государя возносил. Достоин он многих похвал. Но желательно бы было, чтобы они не от лести происходили. А похвалы Прокоповича, сего постриженного монаха (многие утверждали, что Феофан никогда не был пострижен. – Е.П.), сего честолюбивого архиерея, жертвующего закон изволениям Бирона; сего, иже не устыдился быть судьей Тайной канцелярии, быв архипастырем Церкви Божией: были лестны, яко свидетельствует собственное его сочинение Правда воли монаршей, памятник лести и подобострастия монашеского изволению государскому».

Кроме честолюбия, никак нельзя считать Феофана свободным от другой, неподходящей для монаха черты: корыстолюбия. Сколько Государь ни жаловал его, ему все казалось мало, и попрошайничества, слезные, очень типичные письма его о его нищете с подробными объяснениями, откуда она происходит и как он бедствует, с просьбами о помощи: то дать ему дом в Москве, то денег, то простить долг, – проходят все его архипастырское служение. Он был широк в расходах, как увидим ниже. Но нельзя, к чести его, не сказать, что он был щедр и любил помогать даровитым молодым людям, которых на свой счет отправлял учиться за границу.

При погребении безвременно почившего Петра, Феофан сказал одну из тех речей, какие переживают столетия. Она начиналась словами: «Россияне, что видим, что делаем? Петра Великого погребаем!»

При Екатерине I, когда происками Феофана был низведен с кафедры Новгородский архиепископ Феодосий Яновский, Феофан стал архиепископом Новгородским. Вскоре он поднес императрице, «в знак сыновней любви и рабской преданности», серебряный сервиз.

В бурное время второй четверти XVIII века, эпоху неожиданных дворцовых переворотов, Феофан выказал необыкновенную ловкость, но, к сожалению, вовсе не свойственным его сану интриганством запятнал себя.

Талантливый и почтенный историк Феофана, проф. Чистович, говорит об этой стороне его деятельности: «Феофан, великий ум, государственный муж, первенствующий член Синода, превращался в агента Преображенской канцелярии, являясь, смотря по времени и обстоятельствам, то доносчиком, то подсудимым, но всегда необходимым ее членом. Надобно удивляться, как он не погиб в этом водовороте честолюбий, доносов, интриг, – в водовороте, который увлек Долгоруких, Меншикова, Дашкова и многое множество не столь заметных лиц. Какой это был находчивый и изворотливый ум, какая железная воля, какая настойчивость и непреклонность в достижении цели!»

Казалось, принцип Феофана был: губить врагов, пока они его не погубили, – и принцип этот применен им к делу.

Как далеко простиралась дальновидность Феофана, видно из следующего случая: после коронации Петра II в Москве было получено известие, что у Анны Петровны, герцогини Голштинской (тетки Петра II), которая по проискам Меншикова, была выслана из Петербурга в Голштинию, родился сын, названный Петром (будущий император Петр III). В Москве это событие прошло незамеченным. Но Феофан, несмотря на юность цветущего здоровьем Государя, воспользовался случаем заискать в Голштинской семье. Его письмо звучит тем более фальшиво, что не мог же он не знать, как несчастлива в браке Анна Петровна и какой малолюбящий ее супруг. Он сперва поздравляет герцогиню, а потом поносит Меншикова, с которым у него были тогда нелады.

Он пишет: «Присланный вами вестник, принесший сюда уведомление о рождении у вас сына пресветлейшего князя Петра, исполнил меня такою радостью, что я не нахожу слов для ее выражения. Что бы я ни сказал, все будет слабее моих чувств. Впрочем, скажу, что могу, если не в состоянии высказать, что хотелось бы. Родился Петру Первому внук, Второму брат; августейшим и державнейшим сродникам и ближним – краса и приращение; российской державе – опора и, как заставляет ожидать его кровное происхождение, – великих дел величайшая поддержка. А смотря на вас, счастливейшие родители, я плачу от радости, как невольно плакал от печали, видя вас, пренебрегаемых, оскорбляемых, отверженных, уничиженных и почти уничтоженных нечестивейшим тираном (Меншиковым). Теперь для меня очевидно, что вы у Всеблагого и Великого Бога находитесь в числе возлюбленнейших чад, ибо Он посещает вас наказаниями, а после печалей возвеселяет, как и всегда делает с людьми благочестивыми», и так далее.

Когда по кончине Петра II верховный Тайный Совет избрал на престол герцогиню Курляндскую Анну Иоанновну, отправили депутацию в Митаву с предложением Анне Иоанновне короны с тем условием, чтобы она управляла в подчинении верховникам, Феофан – так предполагали по крайней мере современники, – со своей стороны, отправил гонца в Митаву к новоизбранной императрице, которую он раньше знал и милостями которой пользовался, и предложил ей помочь, когда она захочет стать самодержавной.