Одновременно с пропагандой анархических идей и истинно революционной борьбы следовало бы всеми силами пробудить в народе
.Мне кажется, это положение может быть принято за основное, за своего рода пробный камень при выборе средств и приемов действия, при чем последние должны быть, по возможности, приспособляемы к нему.
Но прежде чем приступить к изложению моего доклада, мне следует оговориться по двум пунктам, в которых, мне кажется, я немножко еретик относительно господствующих экономических воззрений, — во всяком случае, относительно обычных доводов, употребляемых в агитации. Мои последующие выводы основаны на этих двух пунктах.
Первый пункт касается так называемой публики, значение которой в рабочем движении, по–моему, было мало оцениваемо. Члены данного ремесла организованы и упорно борются за улучшение их экономического положения; то же самое делают хозяева, которые могут быть вынуждены на уступки труду удачными стачками, или единодушным и сильным тред–юнионом. Но потребители продуктов ремесла, обыкновенно, вовсе не организованы и не делают ничего для ограждения своих интересов потребителей, для получения лучших продуктов по наименьшей их стоимости. Вследствие этого, капиталисты стараются, да и успевают, вернуть свою сумму, уступленную ими труду, усиленною эксплуатацией неорганизованного потребителя. Как известно, рабочие нимало не думают о публике и ее интересах в ее борьбе с капиталом, а это неизбежно ведет либо к повышению цен на продукты, либо к ухудшению их достоинства. Таким образом, публика платит из своего кармана капитализму всю сумму, которая бывает вырвана у него борющимися рабочими.
А из кого, спрашивается, состоит публика? — Из потребителей, конечно. Одна часть их состоит из людей достаточных и богатых, для которых повышение цен на продукты имеет малое значение, и мы в нашем анализе, можем оставить их в стороне. Другую и гораздо более многочисленную часть составляют люди малых достатков и бедняки. Для них повышение цен означает лишения, обрезывания расходов, а часто и обеднение. Многие из них, убежденные социалисты и анархисты, с удовольствием несут возросшее бремя, зная, что «оно есть результат успеха товарищей рабочих; другие готовы терпеть это повышение по чувству солидарности и по любви к справедливости: не даром мы возлагаем все наши надежды на лучшее и светлое будущее. Но было бы большой ошибкой предполагать, что и та часть народных масс, которой не коснулись ни прогрессивные идеи, ни возвышенные чувства, питает в этом случае симпатию к организованному труду. Если бы этой массе не были чужды прогрессивные идеи, — разве современный строй мог бы долго просуществовать?! Их отсутствию я и приписываю, что масса не только остается безучастной к победам организованных рабочих, но, может быть, встречает их даже враждебно. Вообразим себе, например, семейного чернорабочего, сочувствующего стачке углекопов и охотно подписывающего несколько пенсов на поддержку ее. Вряд ли его жена, которой приходится еле–еле сводить концы с концами по их грошовому хозяйству, будет вполне разделять его симпатию, так как при том же заработке мужа ей придется покупать уголь по очень возросшей цене. Если при этом между ними не будет прямого разлада, то особенного согласия тоже быть не может.
Таким образом, стачки этого рода в общем ничего не изменяют экономически и нравственно, даже в случае победы стачечников. Денежная уступка хозяев взваливается на плечи потребителей и тяжелее всего чувствуется беднейшим из рабочих; и нравственный подъем духа у стачечников и их энтузиазм вполне уравновешивается сетованиями и глухой враждой действительных плательщиков выигрыша.
Поэтому было бы хорошо и полезно найти средства заинтересовать большинство рабочего населения в материальных выгодах стачки, а не ограничиваться одной нравственной стороной дела. Раз заинтересованные материально, потребители могут помочь стачке гораздо существеннее, чем сборами и симпатиями: они, как потребители, могут наложить бойкот на хозяев, — всемогущее средство в экономической борьбе. Таков мой первый пункт.