* * *
Вторая моя ересь касается ответственности рабочих за исполняемую ими работу. Об этой ответственности до сих пор не было и речи. Принято считать честным всякого, кто работает за жалованье, не разбирая, что именно он делает. Нет, кажется, такого низкого и презренного вида труда, который вызвал бы угрызение совести у людей, им занятых. Не говоря о возмутительном соперничестве людей всяких профессий и общественных положений, заявляющих желание занять место палача, — разве не самое задушевное стремление многих стать в один прекрасный день полицейским? И не полицейских ли с солдатами откармливают простодушные кухарки и другие нищие духом? Английские солдаты, например, вербуемые добровольно, знают очень хорошо, что их назначение вовсе не «защита родины», на которую никто и не думает нападать, а что им придется усмирять — то бунт их бедных сограждан, то восстания плохо вооруженных дикарей, и что усмирять эти бунты и восстания им следует самым беспощадным и кровавым образом, дабы задушить их в зародыше и помешать им распространиться. И молодые люди без угрызения совести поступают добровольно на эту службу полицейского и палача, и никому не придет в голову постыдиться водить дружбу с солдатом. Точно также никогда не бывало недостатка в сборщиках податей, арендных и квартирных денег, или в поземельных агентах в Ирландии, ни в их судейских крючках и сутягах. А общественное мнение, падкое на разглагольствования о человечности и о цивилизации, как бы не замечает присутствия в нашей среде этих хищников, а если и вспоминает о них, то разве для того, чтобы пожалеть об них, как о неповинных жертвах.
Но и этого мало. Названные хищники, в конце концов, считаются единицами или десятками, тогда как вредными ремеслами и производствами занято несравненно большее число людей, которых никто и не думает укорять в этом. Здесь я имею в виду громадное число рабочих, занятых постройкой скверных домов, выделкой плохой одежды, дурной пищи и так далее, и тем самым отравляющих жизнь и понижающих умственную деятельность и энергию организма их же собственных товарищей рабочих.
В самом деле, кто строит трущобы и — что еще хуже — кто их постоянно поддерживает замазывая, подпирая, подкрашивая? Кто шьет скверное платье и приготовляет отвратительную пищу и напитки, — продукты покупаемые исключительно бедняками? И кто, в довершение всего, сбывает, навязывает их бедноте со всевозможными ухищрениями, со лживыми уверениями и прямо обманом после того, как другие подмазали и подчистили их снаружи, лишь бы сбыть с рук? Все это проделывается взрослыми, добросовестными, хорошо организованными и всеми уважаемыми строителями, ткачами и приказчиками; хотя, конечно, делают они это по приказанию и по требованию капиталистов, и единственно для их выгоды. По моему, особенно возмутительно тут то, — и я не нахожу этому факту оправдания, — что до сих пор никто не только не пытался уничтожить это зло, но даже никому не приходило в голову изучить или хотя бы констатировать его.
А все, в сущности, сводится к давнишним оправданиям, что, мол, «моя хата с краю». «Я обязан работать; у меня нет другого выбора». «Если не я, так кто–нибудь другой это сработает». «Мне от этого нет выгоды; и сам бы я рад работать над чем–нибудь действительно полезным». «Не моя в том вина; ответ на хозяине, приказавшем мне так работать».
По моему мнению, пока подобные лицемерные и грошовые увертки будут признаваться правильными, все будет идти по старому, и лучшему, светлому будущему никогда не осуществиться. Согласно с этими взглядами, капиталистам всегда удастся иметь одну часть рабочих для угнетения другой половины. Капиталисты могут еще очень долго держать массы в умственном и нравственном унижении, в состоянии истощения, дряблости и неведения даже о существовании самых высших наслаждений жизнью: мрачная и подавляющая обстановка, отвратительное питание организма, ослабляя мозговую деятельность, мешают развитию энергии в массах. И все эти условия создаются самими же рабочими, непосредственно и лично страдающими от них вместе с другими. Как прямое убийство, хотя бы солдатами стачечников, так и косвенное убийство производством отвратительной пищи, ужасных жилищ и прочее, над чем работают сами же потребители и чем они губят других рабочих, — и то и другое одинаково пагубно и должно быть признано таковым прежде всего, даже раньше, чем думать об общественной реформе.