Очерки по истории церкви

И если государство и общество снисходительнее терпело в своей среде христиан, то это было для них не только облегчением, но и великим новым соблазном и трудностью. Каково было христианину оставаться сенатором, военным, учителем, торговцем или даже ремесленником, когда каждое учреждение заполнялось идолами, почти каждый государственный акт или даже торговая сделка освящались языческим обрядом, все ремесла или занятия так или иначе соприкасались с языческими культами, не говоря уже о том, что каждому римлянину, не покидавшему общественной жизни, приходилось ежедневно и ежечасно соприкасаться с языческими нравами и соблазнами языческой жизни. Во всех отношениях прав был Аполлоний, когда говорил сенату, что истинному ученику Христову нетрудно умереть за веру, ибо он ежедневно за нее умирает во всей своей жизни. В отношении внутренней борьбы с соблазнами зла, которую Аполлоний имел прежде всего в виду, — это истина вне времени. В эту эпоху ежедневное христианское мученичество имело свое особое значение. Жизнь принуждала на ежедневное будничное исповедничество. Сочинения христианских писателей конца II и начала III в. (особенно Тертуллиана и отчасти Климента Александрийского) довольно ясно обрисовывают трудность положения.

Познакомимся же с этими трудностями и соблазнами на грани III в., ибо через них просвечивает вся христианская жизнь этого времени.

Начнем с трудностей «семейных», посмотрим, как возникала и протекала христианская жизнь в семье, где глава оставался язычником. Ибо часто случалось, что жена или дочь обращались раньше мужа или отца. Эту особую отзывчивость к христианству женщин и детей заметил еще язычник Цельс. Он со злостью высмеивает это обращение женщин и детей, стараясь унизить христианство и выставить его в смешном виде. Но и в этом искаженном образе проникновения христианства в языческие семьи есть несомненно подлинные куски исторической жизни, поэтому к нему стоит обратиться.

Например, в какую-нибудь семью позван ремесленник. И вот «…мы видим, — рассказывает Цельс, — что и в частных домах шерстоделы, портные, ткачи — все эти необразованные и грубые люди… стоит им только остаться в обществе одних только детей и каких-нибудь женщин, одинакового с ними уровня умственного развития, так и начнут тогда разглагольствовать о разных удивительных вещах и доказывать, что не следует слушаться отца (язычника, конечно. — С. М.) и своих учителей, а верить им только одним… что они одни только знают, как нужно жить, и что дети, если последуют за ними, то и сами будут благоденствовать и весь дом окажется счастливым. И если во время этого разглагольствования они заметят, что подходит к ним кто-нибудь из руководителей воспитания и вообще кто-нибудь из ученых людей, или даже сам отец, то более трусливые из них начинают уже робеть, а более дерзкие при этом не упускают случая внушить детям — сбросить с себя ярмо и выйти из повиновения. При этом шепчут им в уши, что в присутствии их отца или их учителей они даже не хотят и не могут научить детей

(и женщин) ничему хорошему, так как им вовсе не хочется, ввиду глупости и жестокости этих совершенно испорченных, глубоко погрязших и опустившихся в тину грехов людей, испытывать на себе их преследования и ярость, но что если они желают научиться от них чему-нибудь хорошему, то должны оставить и отца и учителей и в сопровождении женщин и своих сотоварищей отправляться на женскую половину дома, или в портняжную мастерскую, или в шерстобойню и здесь получить совершенное знание»[218]

.

Наблюдение Цельса, что ремесленные мастерские явились очагами христианства, подтверждается ранним, успешным и прочным распространением христианства именно среди ремесленников Малой Азии.

Имена и судьба святой Феклы, Домициллы, Алки, Габии, Марции, Перпетуи и многих других женщин, рассказ Второй Апологии Иустина и другие сочинения подтверждают, что «женская половина дома», особенно в высших слоях римского общества, прежде всего отзывалась на проповедь христианскую. По этому поводу Цельс едко иронизирует над христианами: «…Все эти рабы, женщины и дети только и могут и желают принять вашу веру»[219].

Перейдя в христианство помимо мужа, римская женщина попадала в весьма нелегкое положение. Не говоря уже о тех случаях, когда муж отступался от такой жены или даже предавал ее (о чем рассказывает, например, святой Иустин во Второй Апологии), обычные «ежедневные» затруднения христианки среди языческой семьи были немалы и особенно тяжелы в духовной жизни.