Очерки теории идеологий

Столь же проблематично и применение консервативного подхода, апеллирующего к ценностной определенности, которая опирается на авторитет сформировавшейся традиции [Kekes, 1998]. Возьму на себя смелость утверждать, что традиционализм в чистом виде как форма жизни согласно устоявшимся стереотипам есть лишь другое имя культурного релятивизма,

несовместимого с ценностным плюрализмом. Ссылки на авторитет традиции выглядят сомнительно при столкновении разнообразных представлений о добродетельной жизни[22], ибо эти представления суть проявления рациональной рефлексии, чуждой традиционализму. Разногласия относительно добродетельной жизни политических сообществ – неизбежное следствие конфликта несоизмеримых политических ценностей. Традиционализм же предполагает нерефлексивное ранжирование таковых.

Тем не менее современный либеральный плюрализм полагает, что хотя абсолютный «моральный паритет» между различными политическими ценностями на практике (и даже в теории) маловероятен, на «политическом поле» должно сохраняться достаточно широкое пространство для маневра ценностных политических установок. Поэтому даже в ситуации выстраивания иерархии политических ценностей (а в реальности так оно чаще всего и бывает) должно оставаться место рационально обоснованному несогласию с этой иерархией.

Приверженность реальному политическому плюрализму не позволяет преодолеть глубокие ценностные конфликты простой апелляцией к существующим правилам или традиционалистским стереотипам. Соответственно, политическая целесообразность не может быть исключительным основанием для выбора в пользу той или иной политической добродетели. Подобный выбор есть состояние перманентной непредопределенности, что снова возвращает либерализм к субстанциональной значимости автономии человеческой личности, ибо именно последней предстоит его совершить.

С позиций ценностного плюрализма основой для сознательного выбора из несоизмеримых политических ценностей должны быть морально-политический опыт и навык как способность к рациональному суждению. Это поистине драматический выбор (каким бы цинизмом ни был пропитан мир реальной политики), и если мы хотим, чтобы он был достойным, нам следует в первую очередь опираться на автономное суждение индивида как результат критической рефлексии практического разума. Коль скоро человеческим сообществам приходится сталкиваться с такими сложными ценностно-политическими дилеммами, с точки зрения современной либеральной политической теории лучше «доверить» их решение автономному индивиду, нежели «коллективному разуму» как особой субстанции, механизмы формирования которой неоднозначны. Либерализм признает, что индивидуальный разум тоже может ошибаться, но последствия этих ошибок, по мнению либералов, менее трагичны, чем заблуждения «коллективного бессознательного».

Конечно, можно возразить, что в ситуации множественности ценностей политического мира критическое рациональное суждение порой недостижимо. И это действительно так. Драматический выбор не всегда рационален. Но рациональность с позиций либеральной теории необходима хотя бы для того, чтобы констатировать саму невозможность ценностно-рационального выбора.

Едва ли противоречит приведенным выше доводам и ссылка на то, что требование индивидуальной автономии подразумевает гетерономность разнообразных форм политической добродетели. Ведь даже если это так, полное отсутствие личностной автономии – скорее художественный вымысел (в жанре антиутопии), чем политическая реальность. И самые тоталитарные сообщества не исключают наличия если не индивидуальных мнений, то хотя бы индивидуальной рефлексии.

В каких-то сообществах (таких, например, как армия или религиозная секта) люди искренне отказываются от своей автономии, и императив индивидуальной рациональности не требует безоговорочного признания этих сообществ недействительными. Кроме того, даже у толерантного плюрализма имеется порог терпимости, предполагающий уважение к ключевым человеческим ценностям. Последние могут проявляться в разных формах и сочетаниях и с разными акцентами, но они обязательно должны проявляться.