Очертания последнего берега. Стихи

И ритуальное служенье

В том мире, что не знает зла,

Смиряет времени теченье.

Покрыла риза нас, бела,

И наши губы в песнопенье

Немом сливаются. Созвучий

Гармония нежна, светла.

Лад совершенный и могучий

Боль наших душ произвела.

“Пространство, сосны, облака…”[202]

Пространство, сосны, облака

Как отразятся, так к истокам

Вернутся, встретясь ненароком

В подвижном фокусе зрачка.

Поверхность луга, золотясь,

Пушку на шее подражает.

День, повозившись, затихает,

Раскинувшись. Воздушных масс

Перетекание по всхолмьям

Дурманит радужной игрою

Все чувства, в том числе шестое.

Любовная истома полдня.

На задних лапках выступают

Узлы вселенского сознанья

Меж глубью космоса и гранью;

Земля кругла, как всякий знает.

Кругом же – космос, без сомненья,

С которым плоскость разделенья

Лежит у нас в глазах, похожа

На нас (на мозг наш, я б сказал),

Как на портрет – оригинал.

Мы вздрогнем – космос дрогнет тоже.

“Желаний наших круг…”[203]

Желаний наших круг

Смыкается незримо.

Подобный вздоху звук

Дал знать, что не одни мы.

Когда мы страх насквозь пройдем,

Откроется нам новый мир,

Иные краски будут в нем,

И новых ароматов пир

Душой распахнутой вдохнем.

“Путь есть…”[204]

Путь есть. Существует возможность пути.

И некоторым он указан.

Но недостойным не идти

Путем, что им заказан.

В цветах обивка на диване

Была у взора на пути.

Я грешен зреньем, осязаньем,

Мне оправданья не найти.

Возможность чуда, возрожденья

Подарит нам лишь взор другого.

Очищенный от заблуждений,

В твоих глазах тону я снова.

Я чувствую освобожденье,

Но вольной жизни где приметы?

Минуты есть тепла и света,

И я невинен, нет сомненья.

17.23[205]

Помню, как девушки к нам в купе приходили —

Их зазывал Патрик Халлали,

Блеск в глазах они скрыть не могли,

Мы тогда так молоды были.

А теперь заговорить с кем-нибудь,

К другому человеку обратиться

Значит принимать муки, трудиться,

Быть в тесноте, как в старых книгах говорится.

В ложбине горной

Луч одинокий блуждает.

Холод веки смежает,

Все тонет в пучине черной.

Что ж, никто не сможет помочь

И все будет так до нашей смерти?

Постаревшее тело, когда наступает ночь,

Желает все так же, поверьте.

Одинокому телу в ночи

Без нежности просто голодно.

В нем, простертом, сломленном почти,

Мучительно воскресает молодость.

Вопреки мышцам натруженным

И всех мыслимых сил отливу,

Вопреки обильному ужину

И выпитым литрам пива.

Тело жаждет ласк и улыбок

И все так же вздрагивает в утренних лучах,

В вечных, волшебных утренних лучах,

Озаряющих горы.

Здесь воздух чабрецом пропах,

И будто слышен счастья зов.

Мой взор скользит за грань хребтов,

И я прогнать стараюсь страх.

Я знаю, корень зла во мне.

Что делать, если я таков?

В прозрачной, легкой тишине

Мне страха не разбить оков.

Но все же, глядя, как отлого

Спускаются все эти склоны,

Я оживаю понемногу,

И с сердца падает засов.

Свободный, к миру благосклонный,

Я счастью “да” сказать готов.

“Голубизне небес самих…”[206]

Голубизне небес самих

Густая синь идет на смену,

Всё зыбко, кроме глаз твоих,

Зеленых глаз – зеркал вселенной.

Есть, повторяю, идеальные мгновенья. Это не просто моменты отсутствия пошлости; не просто согласье без слов в бесхитростных действах любви, домашних хлопот, купанья ребенка. Это когда понимаешь, что такое согласье может быть постоянным и нет никаких разумных причин ему не быть постоянным. Это когда понимаешь, что родился новый уклад, новая общность, где движенья, как в танце, подчинены стройному ритму; новый уклад, в котором мы можем жить прямо с этой минуты.

Все ближе ночь и солнца крах

За темных сосен частоколом,

Но сам покой в твоих глазах.

День прибран, завершен и полон.

Очертания последнего берега

Серое пространство[207]

“Чистейшая душа умерла…”

Чистейшая душа умерла —

Вся радость омрачена,

Грудь опустошена,

Глаза застилает мгла.

Морок, застивший свет.

Мгновенье – и мира нет.

“Вера дышит на ладан…”

Вера дышит на ладан.

Некому нас поучать,

Некого нам почитать,

Ничто обернулось адом;

Скоро близких не станет рядом,

Дышит в затылок смерть.

“Мой дом превратился в прах…”

Мой дом превратился в прах,

Мой жар, отпылав, зачах.

Я скоро дойду до точки

И съежусь до оболочки.

Так наступает миг, где правит постоянство,

Миг, за которым вслед – ничто и ничего.

Дорога съежилась до серого пространства,

Здесь радость, вкус и цвет – все стерто, все мертво.

“Небеса, осаждаемые злосчастьем…”

Небеса, осаждаемые злосчастьем,

В неприметной борьбе не на жизнь, а на смерть,

Что ни миг, загустев, превращаются в твердь.

Кости брошены, но отчасти.

“Окончательный выдох беззвездного мрака…”

Окончательный выдох беззвездного мрака

В обрамлении небытия

(Сострадая, забвение облаком праха

Укутало всех и вся).

Прах уходит на дно,

Воскрешая одно —

Всех, кто были близки, —

Как дурное вино,

Ударяя в виски.

“Утром, когда еще сон и покой…”

Утром, когда еще сон и покой,

Надежда, разлитая над мостовой,