Олег Верещагин

Очищение

Посвящается Ярославу Воскоенко и всем бойцам отряда «Юная самооборона» —

ЖИВЫМ И ПАВШИМ

…Детский садик кончился, детям поpа в школу,Лишние интеллигенты поpосли тpавой.Разбудили Геpцена, пили Coca-Colу,А в итоге поле проpосло войной…

Симулякры не спасут, мертвецам не молятся,И за телевизоp выйдет плата по счетам.Раз пошла такая пьянка — смеpтью за околицу,Даже сам Шварценеггер не поможет вам!Где гуляет Disco-баp, завтpа будет кладбище,Так бывает… не беда, лишь бы хлеба pосли.Лишь бы были дети, те, что на миpовом пожаpищеДля новых хpамов и домов отбивали киpпичи.А. Непомнящий. Веселая славянофильская

© Верещагин О., 2015

© ООО «Издательство „Эксмо“», 2015

Пролог

День последний. По старому счету — 27 мая 20** от Р. Х

Земле стало душно, и камням тесно.

С облаков и стен позолота сползла.

Серая крыса

с хвостом железным

Из самого черного вышла угла.

И — вспыхнуло все.

И люди забыли,

Кто и когда их назвал людьми.

Статуи ладонями лица закрыли.

Никто не ушел.

Никто.

Аминь.

Н. Тихонов. Крыса

Место первое

Москва. Два человека

Они были практически ровесниками, эти два смотревших друг на друга человека.

Один, облаченный в неброский дорогой костюм, сидел в напряженной позе за столом в комнате, по-деловому обставленной. Ничто не говорило о том, что над его головой — две сотни метров природного грунта и камня, многочисленные сверхпрочные перекрытия и еще пять ярусов коридоров. Каждый из ярусов представлял собой, в сущности, маленькую автономную крепость с отличной защитой.

Другой смотрел на него с большого экрана связи — седой, коротко стриженный, в старой, почти нелепой повседневной форме капитана Советской армии. На груди кителя табачного цвета скромно сгруппировалось в четкий строй несколько планок «старых» наград.

«Странно, — подумал человек в костюме. — Почему он в этой форме? Он ведь уже несколько лет как генерал-лейтенант…» Потом он понял наконец — почему, и понял еще, что весь их разговор, начавшийся три минуты назад, не имеет смысла. Изначально не имеет смысла. Совсем. Понимание это окатило ледяной волной смертельного ужаса, но внешне ему удалось сохранить спокойствие. Полное. Может быть, все-таки позвать психолога-переговорщика? Но человек на экране предупредил, что разговор будет только с ним. С ним одним. И он не шутил, и в нем не было ничего от тех истеричных личностей — как бы они себя ни именовали, политиками ли, шахидами, идеологами, — которых может уболтать сколь угодно талантливый психолог. Да и о чем переговорщик будет говорить с человеком на экране, если все уже кончено? Еще до начала вызова?

Форма капитана Советской армии подтверждала это. Собственно, человек в костюме даже не очень хорошо понимал, зачем он еще ведет этот разговор. Это ведь даже не соломинка, за которую хватается утопающий…

— Прекратите. — Невзирая на отвлекающие мысли, голос человека в костюме был резок и сух, хотя и негромок. Голос того, кто привык к подчинению и умеет его добиваться. — Я не знаю, как вам это удалось, но я требую…

— Вы не можете ничего требовать, потому что ничего в этом деле уже не контролируете. — Голос человека с экрана тоже был спокоен, чуть хрипловат, словно бы сорван с детства, но — решителен. — А мы — контролируем и не собираемся ничего прекращать. Да уже и не можем. Запуски идут. Отовсюду, даже оттуда, где мы ничего не планировали и не брали под контроль. Это уже как цепная реакция. Посмотрите сами, у вас не может не быть карты.

Карта была. Да. На еще одном экране, справа за спиной. Но человек в костюме боялся смотреть туда и старался не слушать истошного звона и гудения сразу нескольких телефонных аппаратов и звонких отрывистых щелчков селектора внешней связи. Для него сейчас существовал лишь человек на экране — казалось, что еще как-то можно его убедить, успокоить… если не смотреть на карту. Это как чтение приговора. Пока он не прочитан — можно еще во что-то верить и на что-то надеяться.