Очищение. Том.2. Душа

В сущности, неестественность эта заключается в том, что обычный человек избирает смерть, когда ему предложено по его природе бессмертие. Но о бессмертии он не думает по той простой причине, что оно же и так обещано, так чего о нем думать?! Думать надо о всяческих жизненных благах и невзгодах, а о том, что будет после смерти, после нее и подумаем. Там времени хватит!

И самое главное, что накануне смерти, вероятно, все люди, так или иначе задумываются о том, как войти в жизнь за той чертой. И это как раз естественно. Уж христианская ли жизнь, сама ли потребность «зреть Бога в себе» оказываются причиной, но некое изменение с нами естественно происходит, как своего рода вызревание. Вся противоестественность Христианства оказывается всего лишь попыткой ускорить это вызревание, этаким поддергиванием за ростки. Прогрессорством.

Действительно, Христианство всегда стремилось привить свое «лучшее» понимание жизни всем народам, с которыми сталкивалось, и несло им прогресс и счастье, как оно понимало его. Зачем-то христианину нужно спасать других, часто в ущерб даже собственному спасению. Даже когда другой этого не хочет и сопротивляется, поскольку он представляет счастье иначе…

Но если отбросить эту противоестественность Христианства как Церкви, пытающейся захватывать мир, слова Феофана обретают значение обратное тому, что в них звучит для внешнего человека. Да они и сказаны-то для внешнего человека, который хочет жить внешней жизнью, считая естественной именно ее. И доколе он рвется к этой внешней жизни, которую можно назвать растительной или животной, она для него естественна. И никогда не станет естественным то, что предлагает православный аскет.

Но человек вызревает и перерождается. И во втором рождении он вдруг осознает, что стал иным существом, существом, для которого естественно нечто совсем иное. Как для бабочки естественно то, что для гусеницы было бы неестественно. Вот от лица такого дважды рожденного и пишет великий затворник.

И если читать его сочинения с этой точки зрения, то «путь», начертанный им, превращается из действий, который надо делать, в описание превращений, которые непроизвольно свершаются с рождающимся существом. Если семя, которым являешься ты сам, начинает прорастать, то происходит несколько обязательных изменений, «степеней», как говорит Феофан. И ты волен лишь давать им имена и объяснения, насколько твой ум в состоянии накладывать свои образы на происходящее.

«Таково положение в нас жизни христианской. Она имеет три степени, которые, по свойству их, можно назвать так: 1-ю — обращением к Богу, 2-ю— очищением или самоисправлением, 3-ю— освящением.

На первой — человек обращается от тьмы к свету, от области сатанины к Богу; на второй — очищает храмину сердца своего от всех нечистот, чтобы принять грядущего к нему Христа Господа; на третьей Господь приходит, вселяется в сердце и вечеряет с ним. Это состояние блаженного Богообщения — цель всех трудов и подвигов!» (Там же, с. 7).

По сути, если вызревание пошло, ты уже ничего не можешь с этим поделать. Впрочем, пожалуй, можно как-то помешать, если неверно понять суть каждого из превращений. Поэтому, наверняка, очень важно дать верные имена происходящему. Впрочем, имена все мировые религии на протяжении многих тысячелетий давали примерно одинаковые, что явно свидетельствует о том, что сквозь все эти образы проступает действительность. Действительность некоего вызревания, которое свершается с нами раньше или позже…

Что это за действительность? Святитель Феофан говорит о некоем духовном огне, который входит в душу. Когда он говорит об «обращении к Богу», то звучит это как призыв к волевому действию. И остается ощущение, что я волен избрать или не избрать. Так ли это? Волен ли я не принять обращение, когда в мое сердце входит огонь Духа? И волен ли я принять действительное обращение по собственной воле, пока этот огонь не вошел? Иначе говоря, пока я не дозрел? Пока семя не начало набухать своим зародышем?

«Огня приидох воврещи на землю, говорит Спаситель, и как желал бы Я, чтобы он возгорелся (Лк. 12, 49).