Очная ставка

Наверняка, размышлял он, сидя за рулем серого «опеля» и направляясь в сторону дома, они добрались бы и до документов, которыми он располагал в настоящее время. Установили бы, что зовут его на самом деле Казимеж Пасек и родился он не перед войной и не за границей, а в сорок пятом, на улице Брестской, дом семь. Отец, едва мальчик научился ходить, учил его разбивать камнями фонари и таскать из лавок то, что ему требовалось. Маленький Казик вначале научился красть, а уж потом — читать. Уроки, которые преподал ему отец, остались в памяти и по сей день, он систематически совершенствовал приобретенные навыки. Когда отец, будучи пьяным, погиб, попав в аварию, сын был уже самостоятельным, опытным вором, скупщиком краденого и мошенником.

Потом на несколько лет он исчез из Праги, покинул прежнюю среду, изучил иностранные языки, усвоил светские манеры и умение вести себя в обществе, знал, как завоевать чью-то доброжелательность, даже дружбу. Умело делил людей на тех, кто может ему в чем-то пригодиться, и остальных — ненужных, чьи симпатии отвергал. Постепенно становился мошенником крупного масштаба, вступив в мир, где совершаются преступления и царит фальшь и обман.

Более года назад он вернулся в обличье Якуба Уража в Прагу. Разыскал несколько давних знакомых, близких дружков отца. Они приняли его как своего, ввели в преступную среду.

И так — выступая в облике то Казимежа Пасовского, то Якуба Уража — он стремился к своей цели.

* * *

В начале декабря морозы еще не наступили, зато падал мокрый густой снег. Очереди у магазинов становились все длиннее, люди стояли в промокшей обуви, замерзшие, с посиневшими отрешенными лицами, с потухшими глазами. Полки в салонах одежды и обувных магазинах опустели. Заработная плата увеличилась на двадцать пять процентов, а выпуск продукция, постоянно сдерживаемый забастовками, понизился до уровня, который был достигнут несколько лет назад. Кто жил в старой квартире, с печкой, тот мог ее по крайней мере растопить, хотя бы сломанным стулом. У кого же была квартира с центральным отоплением, а таких насчитывалось большинство, особенно в крупных городах, тот с ужасом думал о том, что в любой день может ударить сильный мороз. Электростанции поглощали последние тонны угля и кокса.

* * *

Щенсный все еще возвращался в мыслях в Урочище. Убийство Данеля Мрозика не давало ему покоя. Прежде всего он не мог найти объяснения тому, каким образом парень встретился со своим убийцей ночью на поляне.

«Зачем он туда пошел? — размышлял майор. — Действительно ли он не знал Уража? И что скупщик делал на поляне?..»

Наконец однажды он зашел к своему знакомому, археологу по профессии, магистру Леху Турскому. Тот, будучи научным работником, состоял в штате университета, кроме того, устроился в нескольких учреждениях на полставки, работал по договорам и контрактам, писал также книгу о том, как велось строительство деревянно-каменных сооружений несколько столетий назад. В этих целях он совершил даже поездку в Туструп на Ютландском полуострове. Археолог был обременен домом, женой и тремя детьми. Когда он успевал и как умел все это сочетать, оставалось его личной тайной.

Но для майора он нашел время, правда совершенно случайно, поскольку лежал дома со сломанной ногой, скучал, мучил семью, и очень обрадовался гостю. Определение «лежал», впрочем, неточно, так как Турский в течение всего дня ковылял по комнатам; несмотря ни на что, верх брали его энергия и темперамент.

Хозяин дома усадил Щенсного в кресло, напоил кофе и угостил домашними пирожными, приготовленными на маргарине. Нашлось также по рюмке сливовицы, которую археолог припрятал от супруги и держал на черный день или для друзей. Только после всего этого Щенсный смог объяснить, с чем пришел. Рассказал, не вдаваясь в детали следствия, об убийстве на поляне, называвшейся Урочищем, сообщил более подробные данные и намеревался уже спросить, не знает ли Турский кого-либо из археологической группы, которая в свое время интересовалась валунами, когда хозяин вдруг резко его прервал:

— Но я же сам там был! Хорошо помню это, потому что во время работы нашу группу навестил мой шурин и сообщил о рождении сына. Вот этого карапуза. — Он указал на белокурого мальчика лет шести, заглянувшего в комнату. — Поди сюда, Ендрек, поздоровайся.

Малыш показал язык и исчез.

— Значит, ты был там! — повторил обрадованный Щенсный. — Это замечательно! Расскажи, что вы там обнаружили. Это может иметь огромное значение.

Турский пожал плечами.