Ода прощанию

Я перебираю пальцами воздух и суетливо топаю ногой по бетонному полу, покрытому плиткой. Парень по-французски картавит рядом и говорит так быстро, что не различить ни слова, и кажется, будто он и правда иностранец. Блестящие кудрявые волосы пружинят от его смеха и отражают свет ламп. Он кивает и дергает себя за усы, будто специально играет роль для моей книги. Как часто яркие кудрявые юноши притворяются французами и дергают себя за усы? Никогда. Никогда, кроме этого момента. Кроме той секунды, что я берусь описывать его, щёлкая своими костлявыми пальцами по клавиатуре. Кажется, у нас с миром такой уговор: ни одно действие не проходит без смысла. Если ты не пишешь о нем – оно не имеет смысл, а значит, не создано для того, чтобы быть интересным. У меня в кармане джинс всегда лежит маленький кожаный блокнот абсолютно неудобного размера и ручка, всегда разная, но это никогда не играло никакой роли. Когда я замечаю, что люди грустят, мне приходится спасать их – доставать свой блокнот и начинать писать, чтобы что-нибудь уже произошло. Людей сразу становится больше, дети кричат громче, а тарелки бьются все чаще – что-то обязательно происходит. Но вот когда никто меня об этом не просит, и я достаю компьютер, чтобы развлечь себя самого, тогда и именно тогда происходит настоящая магия. Я отдаю свои руки в распоряжение мыслям, перестаю анализировать происходящее и создаю его сам. Не напрямую, конечно, нет. Но ты поймёшь, как именно, когда дочитаешь до самого конца. Ты поймёшь, что я создаю именно сейчас, и как в этом участвуешь ты, падая в мои собственные сочиненные строки. Как с каждым моим словом ты делаешь все больше, а падаешь все дальше, возвращаясь к началу.

Знаешь, у писателей никогда не бывает начала. Они пишут одним моментом, а потом уже выкладывают это на листе в нужном порядке. События случаются разом, словно падают как наковальня на голову, защищённую собственными правилами как капустным листом. Бессмысленно. Бессмысленно пытаться что-то понять или объяснить, а ещё хуже – научить. Писателей не учат, от них бегут. Вот и ты беги, милая, пока не прочла все до конца, беги, пока я тебя чему-нибудь не научил, или пока ты не научила меня.

3.

Рождество осело ровным слоем вдоль дороги. Машины разбрасывают его вперемешку со снегом по тротуарам, ускоряясь на поворотах; девушки верещат, молодые люди щурятся, мужики ругаются матом. С наступающим, милая! Как у тебя дела?

Я пишу тебе письма, что, наверное, никогда не отправлю, потому что вряд ли хочу получить ответ. И все же именно сегодня мне захотелось сложить в конверт свой исчерканный лист бумаги, подписать твоим именем и сунуть его в почтовый ящик по адресу, что я повторяю каждое утро как мантру. Писатели склонны все усложнять. А ещё обманывать, правда мы называем это «творить». И моя клавиатура – единственная женщина, способная подобное выдержать. Хотя тебе ли это не знать, верно?

И все же давай побережём твои нервы, упростив мое повествование. Я расскажу тебе три истории, каждая из которых обо мне, но лишь одна о тебе, и ты сама решишь, какая именно. Пусть это будет «Признание Шрёдингера» – существующее и не существующее в один и тот же момент. Я оставлю тебе подсказки, которые смогут помочь докопаться до истины, а могут и совсем запутать, это уж как повезёт. Я одновременно хочу и не хочу, чтобы ты узнала правду, поэтому все, что могу сделать – начать писать.

4.

В один день я проснулся от чувства собственной важности. Оно ударило меня в грудь, как если бы у меня было сердце. Я засмеялся. Тебе не смешно? Ах, мы же ещё не были знакомы. А я-то думаю, почему мне там так хорошо. На завтрак я всегда чищу себе мандарины и запиваю их горьким кофе, потом полощу рот и выхожу на шумный проспект, что гудит как паровоз, безусловно, при виде меня.

Я надеваю довольную мину. Никогда не выхожу из дома без чувств собственной важности и восторга от себя самого, но в тот день оба они были проткнуты единой стрелой. Она зацепила мою кожу иголкой, приподняла вверх, оголила все внутренности и дунула холодным ветром так, что сжала каждую клеточку тела. Я потерялся. Нервно смеялся, продолжая странный разговор с новой знакомой. Путался в словах, чесал затылок, сглатывал и часто моргал. Это было похоже на вирус. Она игралась с моим плейлистом, включала песни мне прямо в уши, ставила один за одним треки с такими названиями, что мои щеки начинали гореть. Я помнил их все наизусть. Я сбежал. Совсем не помню ее имени, но жаль, что не смогу уже забыть эти хрупкие пальчики, перебирающие мои плейлисты. Не знаю, зачем рассказываю тебе об этой мимолетной и совсем не важной встрече, но мы же договорились о трех историях, и это была одна из них.

Вторая произошла годом позже.