Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

... — Потом тот капрал вступил в разговор, — продол­жал Зе. — Не знаю, что он сказал, но полковник поблед­нел, окаменел на месте. И моя злость на Мануэло по­утихла, потому что капрал вышел раздраженный, недо­вольный. Потом полковник вынул у меня из ушей воск, развязал, и когда хлопнул за собой дверью, Мануэло ус­пел подмигнуть мне, почему-то довольный. Я все равно сомневался в нем — мы уговорились молчать, если попа­демся, а у него словоизвержение началось, без умолку болтал с каморцами, в мою сторону смотреть избегал; правда, когда остались с ним наедине, так глянул на ме­ня, что я смутился и сам отвел глаза — не мог до конца поверить ему, хотя и двинуть его ногой по зубам не ре­шился, очень уж странно улыбался. «Если хочешь добра Канудосу, передай эту записку конселейро, — сказал он и протянул мне сложенный листок. — Ответ пришлет с тобой же». Он смотрел открыто, прямо, и я поверил ему. К тому ж вас упомянул... Потом полковник дал мне выбрать коня в большой конюшне. Я сел и поскакал. Не знаю, верно ли поступил... Не было бы подвоха.

— Где записка, покажи.

Зе осторожно достал из-за пазухи сложенный вчетве­ро листок. Мендес Масиэл поднес его к лучине, всмо­трелся в чуть высвеченный лучиной лист, перевернул, подержал и подозвал дона Диего: «Иди, взгляни...» Взор дона Диего с бумаги перешел на Зе, затуманился... Гор­до застыл на пороге конселейро, уставился в ночь.

— А капрал тот не потирал ли руки во время разго­вора? — спросил дон Диего.

— Потирал.

— И за пазуху совал то и дело?

— Да, и дергался.

Переглянулись дон Диего и вошедший в комнату конселейро.

— Говоришь, он дважды упомянул подземный ход?

— Да, дважды.

— Так я и полагал, конселейро, — тихо сказал дон Диего. — Видно, обещал им показать несуществующий тайный ход. Каких бандитов одурачил, да еще в застен­ке! Мало кто способен на это, да еще Зе провел. Мне с моим артистизмом и то вряд ли было бы по силам... Ты читал записку, Зе?

— Нет. Когда расставались, Мануэло взял с меня слово не читать, очень настаивал. — С горечью доба­вил: — Тем двум охотно показал.

Снова переглянулись дон Диего и конселейро.

— Что там, в записке? — вспылил Зе. — Должен же я знать, в конце концов! С какой целью отпустили меня на время!

— Не на время отпустили, успокойся, — мягко про­молвил дон Диего. — Сейчас все поймешь, но сначала скажи: как вы расстались?..

— С кем? С ним?.. — не мог произнести Зе имени побратима.

— Да, с Мануэло.

— Холодно, пожалуй... Когда я садился на коня, по­дошел ко мне, улыбнулся...

— Бесстыдно?

— По-моему, да. Мало того, занес одну руку подаль­ше за спину, чтобы свободней двигать другой, и хоть с трудом, а положил ее мне на плечо, говоря: «По­мнишь, как мы пили с тобой иногда?»

— И опять улыбнулся, да?

— Да, как обычно...

— А ты, Зе? Ты ответил ему улыбкой?

— Нет. Дернул плечом, сбросил руку, потому что я и сейчас не совсем уверен в нем.

— А он обиделся?

— Не знаю, но смотрел и печально, и радостно как-то... — И внезапно заподозрил неладное, вспылил: — Покажите же, наконец, проклятую записку!

Конселейро поднес к нему лучину, тени в комнате встрепенулись, печальная гордость была в глазах его.

— Покажем записку, но возьми себя в руки, крепись, Зе...

Молча протянул Зе руку, предчувствуя недоброе. То­ропливо развернул лист бумаги, приблизил к лучине, и кровь отхлынула от лица — чист был лист, ни знака, ни даже точечки на нем! «Что это... что это значит?» — и разом понял, но дон Диего пояснил ему все же:

— Тебя спасал, Зе.

А там, в Каморе, Мануэло все повторял с веселой упрямостью, глумясь над полковником:

— Какой ход, что еще за ход?!

— Что значит какой! — с таким же упорством доби­вался хода полковник, вспотевший, встрепанный.

— Который ход... — дурачился Мануэло. — Много у нас всяких проходов. Какой вас интересует?

«Куда ты вернешься, подумай, Зе, — дон Диего пре­градил ему дорогу, — в Каморе тебя сразу закуют в цепи, и пальцем не сумеешь тронуть полковника». — «Пропу­сти, я должен пойти», — сурово требовал Зе. «Выслушай, Зе, и тогда ступай». — «Говори скорей». Зе раздраженно переступил с ноги на ногу.