Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

Бибо огляделся, собираясь возгласить тост. По сту­пенькам сходил во двор Доменико, растерянный, при­стыженный, щурясь на солнце, и до него еще на лестнице донеслось: «О-о, кто явился! Поди, поди сюда! Выпь­ешь?..»

Все глаза смотрели на Доменико, и заздравная чаша оттягивала ему пальцы, он повернулся к невесте, поже­лал: «Счастья вам...» — и, видя сомнение на лицах пи­рующих, припал к чаше и назло всем осушил до дна.

— А еще одну не изволишь? — коварно вопросил Би­бо и подставил ему ухо. — А?

Доменико молча протянул чашу.

— О-о, хорошо, хорошо... Эй, налей-ка ему!

С усилием давался каждый глоток, горло судорожно сжималось; он отвел от губ недопитую чашу и в отчая­нии оглянул застолье.

— Хватит, хватит, не пей больше, — сказал Бибо, с видом превосходства взирая на крестьян.

Доменико покачал головой; не присаживаясь, взял хлеб, откусил, умиротворенно, успокоенно перевел дух, неторопливо допил вино и поставил чашу вверх дном.

— Молодцом, — похвалил Бибо. — А теперь выпь­ем за...

Гордый собой, Доменико не слышал его слов. Вкус вина и раньше был ведом, конечно, но такую большую чашу осушал впервые. Положил себе мяса и, голодный, уплетал за обе щеки. Наклонился, протянул руку к со­лонке и чуть грудью не повалился на стол. Бибо что-то говорил. Кто-то опрокинул кувшин с вином, и все смея­лись. После третьей чаши к глазам подступили слезы, на шее взбухли жилы, и опять выручил хлеб. С изумлением обнаружил, что какой-то мужчина скачет и машет рука­ми, потом сообразил — пляшет... Доменико облокотился о стол, кто-то что-то сказал ему, он тяжело приподнял голову: «А?» Тот еще что-то сказал, Доменико вяло улыбнулся и отвернулся. Выпил четвертую чашу. За сто­лом возник второй Бибо. Один говорил, другой стоял за его спиной и передразнивал, повторяя каждое движение. Потом они пели, попробовал и Доменико. Одноглазый крестьянин моргал двумя глазами, и у какого-то Бибо было два носа. Да, да, застолье. Уу, жарища! Рванул за­стежку на воротнике, открыл рот, обмахивая себя рукой. Да разве могло это помочь — не помогло, очень уж жар­ко было, жа-арко, как ни-ког-да!.. Беглец ушел, ушел. Это ничего. Веки слиплись — нет, нет, разомкнуть их. «Всех благ вам, жи...» Жарко... А в лесу прохладно, в ле­су свежо, про... Цыц! Ворота распахнуты. Это камень. Камень. Изгородь. Голова набухла, набрякла, и опять изгородь. Все зеленое, зеленое. Остановился. Трава. Зеле­ная, зеленая. Снова остановился. Зелень, все зелено...

Вечером, когда крестьяне расходились по домам. До­менико был в лесу, спал, повалившись на землю.

Крестьяне разошлись, по одному, по двое, осовелые, обнявшись за плечи, шатаясь и спотыкаясь, покидали двор. Гвегве и невеста не двигались с места. Хромой ра­ботник, один не опьяневший на свадьбе, помогал жен­щинам прибирать: переваливаясь с боку на бок, уносил со столов, нагромоздив друг на друга, миски, дере­вянные ложки. Разобрали столы, скамейки. Наступила ночь, а молодые все так же сидели во дворе и молчали; совсем стемнело, когда разошлись и женщины. В доме со скрипом отворилась дверь, и маленькая старушка с запавшими губами, высунув голову, поманила Гвегве пальцем. Девушка робко пошла следом за Гвегве. Они вошли в комнату. В большом камине пылал огонь. Ста­рушка улыбнулась девушке и засеменила к широкой тах­те, откинула одеяло; не сводя глаз с невесты, медленно погладила темной сморщенной рукой по белоснежной простыне и на цыпочках вышла из комнаты. Было тихо, только изредка потрескивали дрова. Гвегве стоял у ками­на, и на стене подрагивала его грузная тень. Девушка подняла голову, медленно сняла белую фату, легким движением перекинула волосы за спину, устремила на Гвегве нежный взгляд. Но когда он повернулся к ней, ис­пуганно подалась назад — злобное, недоброе таилось в его глазах. Он стоял спиной к огню, и лицо его разли­чалось смутно, но так мрачно подступал, так растопы­рил пальцы...

Невеста с распущенными волосами все пятилась и пя­тилась, пока не уперлась в стену спиной, головой, ладо­нями. А Гвегве все надвигался, и девушка заслонила ли­цо руками, потом прижала пальцы к груди и взмоли­лась: «Поцелуй сначала разок, поцелуй хоть разок, Гвегве».

Но Гвегве совершил желаемое, так и не поцеловав ее.

В ЛЕСУ

Было темно. Голова раскалывалась, и Доменико при­сел, не размыкая век. Потянулся. В затылке хрустнуло, и он невольно открыл глаза.