Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

— Вот, вот, смотря какой смех...

— Смех он и есть смех, — не сдавался конопатый. — Засмеялся разок, что с того...

— Подойди ближе, Реса.

Веснушчатый ступил шага два, в полумраке взгляд его был беззастенчив, но отец посветил на него лучиной, и он смешался, потупился. И хотя вид у него был вино­ватый, пальцы неприметно для отца беззаботно выстуки­вали что-то по поясу.

— В пасмурный день родился ты, Реса, душный, знойный. Лежал завернутый в тряпье, хилый, синюшный, и никто бы не сказал — суждено ли тебе выжить, плакать и то не хватало силенок. Шло время. Я следил за тобой. Мальчишкой — мучил животных, бездушным рос, черес­чур озорным, одно держал на уме: что бы выкинуть, ко­го бы, одурачить. Потом пушок над губой пробился, ты к свирели приохотился, и, надо признать, никто не играл искусней тебя, никто не припевал лучше, да и на язык был боек, складно, ладно говорил, а иной женщине ниче­го больше и не надо, верно, Реса? Не часто доводилось мне тебя видеть — когда я в поле уходил, ты еще в слад­ких снах витал; когда возвращался, ты на лесной поляне голову кому-нибудь кружил, побасенками и прибауточками завлекал. А если и сталкивался вдруг со мной, отво­дил глаза, будто не замечал...

Отец говорил, вытянув руку, крепко зажав лучину: блеклый свет лился на лицо веснушчатого.

— Не раз увиливал ты от смерти, не раз ускользал от кары — это-то хотя бы помнишь? С кинжалом гнались за тобой, не настигли, стрелу пустили вдогонку — не срази­ли. О скольких твоих проступках так и не узнали, сошло с рук — жив остался. А недавно, помнишь, я помешал те­бе выпить из зеленой чаши на свадьбе у соседа, не дал погибнуть...

— Ух... — облегченно выдохнул веснушчатый.

Отец отвел лучину. Все трое молчали.

Пальцы веснушчатого снова тихонечко забарабанили по поясу, а у спутника его от ярости пальцы впились в ладонь.

Отец опустился на треногу у камина.

— Ладно, Реса, спой нам что-нибудь, сыграй.

— Что сыграть? — встрепенулся веснушчатый и, запу­стив руку за пазуху, выудил свирель. — Чуть не потерял ее, у родника оставил, еле отыскал. Что спеть?

— Что хочешь. Что охота, то и пой. Веснушчатый поднес свирель ко рту. Полуприкрыв веки, растянув губы, легко, упоенно за­двигал пальцами по свирели. Потом опустил ее и запел, постукивая в такт по бедру:

Крепость выросла на горе,выросла в понедельный день,опоясалась она стеной,укрылась небом-шапкою,хе-е, хее...

И снова подул в свирель, перебирая плечами и припевая:

В руки славные попалаславная свирель,хе-е, хее...

Из рук в руки переходишь, ты тоску-кручину гонишь.Тебя за пазухой лелеять,будто розы лепесток,хе-е, хее

И, развеселясь, опять припал губами к свирели. Настойчив был взгляд отца, но Реса разошелся, без­застенчиво, игриво запел:

Провести бы мне с тобойхоть бы ноченьку одну,вместе буркою укрыться,на руке твоей проспаться!

И, распаленный, возбужденный, прикусил губу.

Лисо, лисо, ветер веет — лисим далалео,сокол крылья расправляет — лисим далалео.Муж твой спит, тебе не спится,и душа к тебе стремится,к ладной, статной и пригожей, лисим далалео.Лисо, лисо, ветер веет,сокол крылья расправляет — лисим далалео.

У отца вздулись, заходили желваки, но он сидел спи­ной к огню, и лицо скрыто было полутьмой, а веснуш­чатый, опустив веки, слегка приплясывал и даже при­седал.

Мне б такую обнять, белотелую,мне б коснуться губами груди,хе-е, хее...

Нанду угрюмо смотрел в пол, из ладоней его сочи­лась кровь, но от грохота рухнувшего на пол тела вздрогнул, глянул на певца, на пожелтевшее лицо в зе­леных пятнах, испуганно воскликнул:

— Что случилось, что?!

Отец сидел так же прямо, спокойный, задумчивый.

— Что случилось? — повторил Нанду, вскричал: — Я ничего... Я ни при чем!

— Да, ты ни при чем, — молвил отец. — Возьми лучи­ну, вглядись...

Нанду схватил лучину, осветил лицо упавшего. От губы по подбородку тоненько змеилась кровь и извива­лось в ней что-то. Затенив пламя рукой, вгляделся по­пристальней и отпрянул к стене.

— Ииркола чи!

— Ииркола чи... — тихо подтвердил отец.

Растянувшийся на полу Реса казался еще длинней.

— Откуда взялась тут?.. Как попала к нему?.. Прямо в губу укусила.

— Видно, в свирель заползла... Сам сказал — у родни­ка ее позабыл, еле нашел...

— Удивительно! Удивительно! — Нанду помрачнел, умолк.