Одержимые войной. Доля

– Ты что?! – крикнул Гриша и тут же осёкся:

– Как? Её ещё не похоронили? – и совсем почти шёпотом: – Когда это случилось?

– Наливай.

Они выпили ещё по одной. Туманова немного отпустило. Глаза приобрели подобие прежнего жизненного блеска. Но выражение лица оставалось тем же – застывшая гипсовая маска. Он начал рассказ, оказавшийся длиннее, чем мог предполагать Гриша. Ни разу не прерывая, он слушал, разве что изредка молча наливал до краёв, и они выпивали, делая маленькие глотки и деля на три-четыре раза стопку. Гриша отпивал горькую, не морщась, как воду пил. Слезящиеся глаза его отрешённо смотрели в пустое пространство.

Володя Туманов въехал в эту мастерскую в 1979-м, после скоропостижной кончины известного искусствоведа Мстислава Суркиса, хозяйничавшего здесь без малого десятилетие. Его сын Сеня не пожелал занимать мастерскую отца, и она досталась Туманову. А до Суркиса здесь работал некий Калашников, о ком в Союзе художников говорили: прекрасный был художник, да мужик бедовый, спутался с натурщицей, потом кого-то не то убил, не то избил. В общем, сел. Пока сидел, был исключён из Союза. А после вовсе исчез. Исчезли и почти все его работы. Большую часть изничтожил Суркис. Некоторые были изъяты из экспозиций сразу после вступления в силу приговора Калашникову и канули в неизвестность. Вообще с наследием этого чудака вышла странная история. Часть работ сгорела. Другая часть была украдена. И к настоящему времени от него, можно сказать, осталась одна работа. Она закалилась между простенком и антресолями, и много лет её просто никто не находил. Туманов обнаружил её случайно, когда чинил антресоли, грозившие обрушиться из-за подгнившей реи. Это был портрет диковинного старца в лаптях, опирающегося на массивный посох. Картина хороша, но уж больно странная. Володя, найдя её, тут же спрятал подальше от глаз, туда же, на антресоли. И забыл про неё надолго. Не вспомнил даже когда год или полтора тому приезжали люди из Речинска и расспрашивали о Калашникове. Вроде, пишут книгу о советских художниках, занимавшихся древностями и народными обычаями в 60-е годы. Их Туманов потом долго не видел…

Когда минувшим летом Надя предложила привести в порядок мастерскую, прибрать, подлатать, где что прохудилось, он только посмеялся, заметив, что ремонта делать не собирается. Но Надя настояла. Заявила, что мешать не будет, а какую-никакую чистоту навести давно пора. Сказано – сделано! Правда, уже через три месяца после генеральной уборки и мелкого ремонта всё пришло почти в прежнее состояние. Он ещё посмеялся, мол, стоило ли так стараться… Но какое-то время в мастерской было чисто, а главное, с антресолей был вынут проклятый калашниковский «Старец». Надюха, что называется, «зависла» на портрете. Поместила на видное место и чуть не через день любовалась, говоря, что впервые видит такого настоящего мужчину. Володя пробовал обидеться на это, но, поскольку обижаться у него никогда не получалось, быстро забыл замечание подруги…

Из рассказа художника Гриша с удивлением узнал, что оказывается, уже больше года тот жил с Надей, а когда, изредка навещая друга, Гриша заставал его одного, просто та куда-нибудь ненадолго отлучалась, а сам Володя не спешил рассекречивать своё уже «не вполне холостяцкое положение» ни перед кем.