Одесситки

Правильно её мать Циля говорила: «Не делай добра, не получишь зла». Вот она и получила за всё хорошее по полной программе. Бедная Дорка плакала, потом переползла на диван, свернулась калачиком, как побитая собака. За всё нужно платить. Захотела дура всем показать, что и у неё мужчина может быть, как у всех. Ей ведь нравилось, как бабы завистливо смотрели на неё, такого мужика отхватила. А вот как от него теперь отделаться? Такой подлец! Как она могла так попасться, не девочка же. А ещё Надьку уму-разуму учила. А сама? Стыдно девчонкам признаться, а придётся. Как признаться, что он угрожает? Что она, дура, ему во всём доверилась, всех подставила. Черт его знает, может, он стукач какой. Что она о нём знает? По сути ничего. Он-то и до тюрьмы был какой-то темной лошадкой, как называла его Надька. Он всё продумал, прежде чем к ней прийти. А она дура, со всей душой... Слёзы душили, жить не хотелось, она тихонько вышла из комнаты. Что делать? Всех подвела. Мне всё это снится. Это страшный сон, сейчас я проснусь. Она не помнила, как спустилась во двор, как сидела под акацией на лавке. Опомнилась, когда стало светать. Расскажу всё девчатам, а там будь что будет. Пусть выгоняют, мне всё равно где полы мыть. Очереди на такие места нет, на каждом заборе объявления развешены.

Утром, не разговаривая, собралась и поехала за Вовчиком. В пионерском лагере вожатый предложил Дорке пройти к директору. Там начальник лагеря показал Дорке стопку докладных от воспитателей, чуть ли не за каждый день. Вот так, мамаша, принимайте меры. Больше я вашего сына в свой лагерь не приму. Скажите спасибо, что эти докладные я ни в школу, ни в детскую комнату милиции не отправил.

— Большое спасибо... дай Бог вам здоровья.

Директор посмотрел на женщину, сколько сейчас таких но всей России в одиночку поднимают детей из последних сил. Молодая ещё, а в гроб краше кладут. Он подошёл к окну и посмотрел, как мать обняла сына, прижала его голову к груди и поцеловала. Н-да, по заднице его надо бы, а она целует. Мать она и есть мать. Он вернулся к столу и разорвал на мелкие кусочки все докладные. На автобусной остановке Дорка уселась на тёплый большой камень, Вовчик прижался к матери.

— Вовчик, так получилось, в общем, я пожалела его, и он сейчас живёт у нас. Ему некуда идти пока. Он подыскивает себе комнату, но ты же знаешь, как в городе тяжело найти жильё. Всё это она проговорила быстро, опустив голову, боясь посмотреть на сына. Вовчик молчал, только отодвинулся от матери.

— Вставай, автобус.

Больше они не произнесли ни слова. Квартирант был на работе, Дорка нагрела воды и, пока Вовчик мылся, сварганила овощной супчик, запекла синеньких на икру. Потом сидела напротив сына и смотрела, как тот ест, совсем взрослым стал. Потом Вовчик хотел зайти за занавеску к печке, но увидел тапки Алексея Михайловича и с силой их зафутболил под кровать.

— Он что, здесь спит?

Дорка смогла сказать только: «Ага».

— А ты где?

— На диване.

— А я где буду спать?

— Хочешь на диване, а я на топчане.

— А когда он найдёт себе жильё?

— Не знаю, он ищет.

Вовчик постоял посреди комнаты, посмотрел на фотографию отца, бабушки: «Ладно, я пошёл...»

— Куда? — Дорка побежала за сыном, который так и не ответил на вопрос матери, даже не оглянулся.

— Дорочка, ну что вы хотите. У нас на Греческой тоже так было. Он ревнует вас к мужу. А вы должны о себе подумать и судьбу свою устроить. А детям и соседям никогда не угодишь. Главное, что вам хорошо и вы счастливы. Весь двор только и говорит о вас. Сидела, сидела и высидела, да такого мужа отхватила, всем на зависть.

— Кто вам сказал, что он мой муж? Он просто квартирант, квартирант, понимаете, и временно здесь живет, понятно?

— Все понятно, Дорочка, дети большие эгоисты, а матери им всегда потакают, на Греческой так тоже было.

Дорка всю свою жизнь, даже в самые тяжелые времена, жила в любви близких людей. А сейчас для неё начался самый настоящий ад. Утром, не разговаривая, молча пили чай. Дорка заворачивала в газету бутерброд сыну, и тот уходил в школу. Потом, не спеша, нервируя Дорку до невозможности, уходил Алексей Михайлович. Последней, доваривая суп со слезами, убегала на работу Дорка. Каждый день на работе Надька доканывала подругу своими вопросами: как относится Вовчик к Алексею Михайловичу — не ревнует ли он её, как Алексей Михайлович относится к Вовке, не обижает ли его. В конце концов Дорка не выдержала и во всём призналась подруге.

Надькиному возмущению не было предела. И как ни просила Дорка никому не рассказывать, та всё равно не выдержала и потихоньку поговорила с Верой Борисовной, а та, в свою очередь, с Жанночкиным мужем.