Одесситки

Я бежала домой, как угорелая. Хорошо получилось с мясом, теперь только бы добежать до дома, до уборной. Влетев во двор, не раздумывая, спустилась по скользким ступенькам в общественную уборную, которая располагалась посреди двора, соединяя два дома по ул. Пастера — дом 1 и дом 3. Вообще мне дома не разрешали ходить в уборную, тем более одной. Там было темно, грязно и беспощадные сквозняки и вообще страшные вещи творились. На той неделе милиция ребеночка оттуда достала, дворничиха заметила, что слив забился, подняла шум, а там чьё-то дитё оказалось. Все теперь только об этом и говорят. Но в милиции решили, что это не наших баб рук дело. Дворы ведь проходные, и все Пересыпские с трамвайной остановки проходят через первый дом и, конечно, бегут в уборную, особенно женщины. Мужики в основном все свои дела на полянке справляют, а тетки целым табором. Дворничиха гоняет их, но разве всех прогонишь?

Сидя на корточках в деревянной кабинке, покрашенной известью, я слышана, как очередная партия с трамвайной остановки стала дёргать все двери подряд с такой силой, что пришлось рукой держать крючок и кричать «занято». Потом в щёлочку смотреть и ждать, когда они уйдут, а то мало ли чего. К омерзительным рисункам и похабным стишкам я привыкла и почитывала, но не так как другие, хихикая и повторяя. Противно было. Как объясняла старшая сестра Алка: «Люди делятся на нормальных и дебилов. Вот здесь, в уборной, творчество дебилов — это их уровень, а ты должна хорошие книжки читать».

Скоро уже воскресенье, хоть бы Наташка Старухина выздоровела. Свинка у неё, с ней не разрешают даже видеться, но кто их будет слушать! Ее мама работает в Оперном театре, продаёт в буфете мороженое. А в воскресенье на детские спектакли берёт нас с Наташкой в театр. Мне для этого специально пошили новое платье синего цвета с плиссированной юбкой, такое модное. Как в театре красиво, и хоть все спектакли уже знаешь наизусть, всё равно туда хочется ходить и ходить. Тете Лиде нужно приходить заранее, получить товар-мороженое, расфасовать до прихода публики, чтобы успеть его продать до начала спектакля, потом в антракте, а после спектакля она вообще выходит с ящиком в холл и соблазняет детей уже на выходе. А мы с Наташкой, пока нет зрителей, носимся по театру, валяемся на тёмно-красных бархатных диванчиках, крутимся перед зеркалами. Контролёрши, хоть и покрикивают на нас, но не злобно. Открывают нам галёрку, а одна даже зовёт в ложу посидеть тихонько, особенно если начальство появляется. Она такая интересная старушка, говорят, из бывших. Эта высохшая седая старушка с гребнем в волосах всегда одета в чёрный костюм, обшитый чёрной атласной лентой, поучала нас: «Барышни! Барышни! Это же театр! Понимаете, театр! Храм! Божественный храм искусств!» Другие контролёрши подмигивали, мол, с приветом бабка, и почтительно называли её «капельдинершей». Так вот, она так интересно рассказывала, что до революции в капельдинеры набирали по благородной внешности. Они все носили одинаковые сюртуки, расшитые серебром и атласом. А совсем в давние времена вообще в седых париках по струнке стояли.

Вся её семья служила в театре, а она уж последняя дослуживала. Сам директор театра бывало пройдёт, рукой в белоснежной перчатке проведёт, и не дай Бог, хоть пылинка останется. Потом старушка усмехнётся и как бы по секрету скажет: «Только и тогда на галёрке студенты и разные разночинцы баловали, да не так, как нынче. Такие пошли господа, что и в партер сплёвывают, и бумажки от конфет в кресла засовывают. Всё равно красота и на них когда-нибудь подействует. Эта красота, как лекарство от хамства и пошлости. Много времени должно пройти». Потом она открывала ложу, и мы несколько минут сидели, строя из себя барышень, вытянув шейки и держа ровно спину, как старая контролёрша-капельдинерша.

Она так много знала обо всех спектаклях! Когда и кем они придуманы и в связи с чем, как будто бы сама там присутствовала. После её рассказов интереснее смотреть спектакль, я потом дома всё рассказывала бабушке, а сестра и так всё знает. Мы с Наташкой сами разыгрываем спектакли, прыгаем, повторяя движения балерин. Как хочется быть балериной, но меня не приняли, медицинскую комиссию я не прошла. Нашли у меня что-то в спине. Подвыпившая тетя Лида сказала, чтобы я своего деда за это благодарила. «Как ты очухалась и калекой не осталась, один Бог знает. Это было летом, ты была ещё маленькой. Дома никого не было, Алка ушла к школьной подружке, а ты осталась во дворе с детьми играть. Тогда по дворам ходило много цыган, целым табором. Они попрошайничали, показывали на маленьких замурзанных детей, что те очень хотят кушать. Тамарка Лопушанская, самая старшая из нас, сразу пристала к тебе: «Видишь, дети голодные, а вам пайки приносят, притащи хотя бы сало, не жадничай». Ну, ты целый кусок сала из дома вынесла.