С этого дня жизнь Надежды изменилась. Вечерами она стала читать и перечитывать историю новороссийского края, Одессы, великих людей, которые здесь жили. Больше других ее интересовал герцог де Ришелье. Она вспомнила, как, морща лобик, приговаривала в рифму ее племянница-студентка: стань у люка — посмотри на Дюка.
Девушка тоже прочла монографию об основателе города, за одну ночь проглотила, утром подошла к тётке и тихо спросила:
— Это работа вашего отца?
— Да, Наденька милая, и твоего деда.
Девушка прижалась к тётке:
— Он был, наверное, очень хорошим человеком?
— Он был настоящим одесситом, всего-навсего, но этого достаточно. И ты будешь такой, я в это верю, только не стой на люке.
Вот с этого дня Надежда и зачастила к Любочкиному семейству. С пустыми руками никогда не приходила. Спасибо Наденькиной матери, которая из деревни по выходным им продукты таскала.
— Мам! Бабушка, тётя Надя пришла! — радостно кричали из прихожей девочки, оповещая приход любимой тёти Нади.
Нанюш стала сдавать. Иногда не могла даже подняться с постели.
— Наденька, милая, видишь, у нас полный лазарет. Как они без меня будут, хоть бы Бог еще мне годик жизни послал на своих ногах.
— Вы же у нас умница, зарядку с девочками до сих пор по утрам делаете? — шутила Надежда, сама как-то распрямляясь, не замечая, что говорит с Нанюш по-французски. Столько лет прошло, как учила, но не забыла. — Я, Нанюш, мёда вам принесла! И новые ботиночки девочкам, как раз на следующий сезон. Так что придётся выздоравливать.
— Девочки! — Нанюш как ребёнок захлопала в ладошки. — Нам тётя Надя мёд принесла!
— Ой, мёд, какой ароматный! — обрадовались девчонки, подпрыгивая от радости.
— Это ещё не всё, — и Надежда Ивановна стала доставать из корзины ботиночки.
Что тут началось! Столько восторга, примерки, танцы в новой обуви. Пили чай с мёдом, потом младшая девочка села за пианино, Аллочка уселась рядом по левую руку и одной ручкой подыгрывала сестре. Любовь Николаевна сделала знак Надежде, и они прошли в кабинет, где, уже настроив приёмник, сидела Нанюш, прислушиваясь к трескотне, доносившейся из него: «В ночь с 24 на 25 февраля 1956 года на закрытом заседании XX съезда КПСС Никита Сергеевич Хрущев сделал доклад «О культе личности и его последствиях». И дальше — репрессии, нарушение закона, террор. И не где-нибудь звучат эти слова, а в Кремле,
— Не слушайте, это американская пропаганда, — Надежда замахала руками и покрутила головой. — Сталин и культ личности? Нет, не может быть такого. А с другой стороны, как много сразу заключённых вернулось. Только селиться в Одессе им не разрешают. Странно...
— Наденька, третий день говорят, Любочка от переживаний даже слегла. Все вспоминает, не может простить им смерть своего отца и мужа. Столько горя принесли народу, а теперь, видите ли, опомнились, признались и каются. Двуличничают, наверное, так припёрло — дальше уже некуда, сами не знают, как из этого дерьма выпутаться. А ты что думаешь про все это?
— Я бы их всех к стенке. На Сталина всё валят, а сами чем лучше? Их всех ненавижу! — Надежда закрыла лицо руками.
— Интересно, а кого теперь будут сажать? Самих себя, что ли? — Любочка вопросительно посмотрела на женщин.
— А первый пострадавший уже есть, — засмеялась Нанюш.
— Кто? — почти хором, переглядываясь, вытянув шеи, как гусыни, закричали подруги.
Нанюш, как артистка, выдержала паузу, наблюдала за своим семейством. Аллочка в нетерпении теребила старушку за плечо: «Бабушка, кто?»
— Да вы все его знаете — это гимн наш. Я уж несколько дней, как играют по утрам, его слушаю. Сначала как-то не заметила, что исполняют-то его без слов, а потом поняла. Слова эти — «Нас вырастил Сталин, на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил» — выкинули, и другие тоже. Вот сегодня в двенадцать ночи все послушайте или завтра утром. Не просто так же, кто бы раньше посмел.
У Надежды перехватило дыхание, не хватало воздуха, желваки переливались по ее лицу. Сколько лет прожила, а никогда не слышала ничего подобного. Мало того, что сами не боятся такое говорить, так ещё при детях. Упекут же эту француженку.
— Ну, хватит, мы, я вижу, нашу гостью совсем запугали. Наденька, конечно, сейчас это трудно понять, время нужно, как все дальше повернется. Главное — мы, прежде всего люди, граждане, а не подопытные крысы, которых закрыли в клетке и проводят над ними разные опыты. У нас им не вытянуть серое вещество из мозгов. Или не так, моя армия?
— Вот кому надо быть правителем, так это нашей Нанюш, — улыбнулась Любочка, — тогда бы точно коммунизм построили. Правда, Аллочка возражает, что коммунизм — утопия! Господи, ты уж в школе не ляпни такое, а то будет весело всем. Надюша, может, у нас переночевать останешься? А вы что ждёте: политбеседа окончена, марш в постель.