Одесситки

На перемене начали ребята меняться местами, пересаживаться. Своей соседке по парте я дала распоряжение никого за нашу парту не пускать, а сама помчалась в коридор к своим дворовым и знакомым из 56-й школы, попавшим в «А» класс. Так заболталась, что чуть не опоздала на следующий урок. Наша классная где-то задержалась, стоял сплошной рёв. Наконец она появилась, громко хлопнув дверью. Торжественно нам было объявлено, что в стране проводится эксперимент. Наш выпуск будет первой одиннадцатилеткой, нам предстоит в школе учиться одиннадцать лет, т. е, ещё четыре года вместо трех. Постановление предусматривает совмещение обычного обучения с производственным. А это значит, что мы два раза в неделю школу посещать не будем, а будем работать на производстве. И по окончании школы, одновременно с аттестатом зрелости, получим и рабочую специальность. Зато у нас не будет проблем после школы с трудоустройством. В нашей школе девочки будут работать на кондитерской фабрике имени Розы Люксембург, мы получим профессию кондитер, а мальчики — на заводе «Сельхозтехника», выучатся на слесарей. Мальчишки загалдели от такой несправедливости. Ещё порадовали нас кучей экзаменов после окончания 8-го класса и в дальнейшем в последующих классах.

Что здесь началось... Выкрики, это несправедливо, это идиоты какие-то в Киеве попридумывали. В Москве, да и во всей РСФСР только два экзамена после 8-го, а у нас целых шесть. В России нет экзаменов ни в 9-м, ни в 10-м, а нам что, за каждый класс сдавать? Утихомирить разбушевавшихся ребят не удавалось даже Серафиме. Но она нашла выход, стала соглашаться с нами, пожимая плечами: мол, что можно сделать? Это же Украина. Да, это несправедливо, мы будем надеяться, что будет так же, как и в России. Поднялся вопрос об изучении украинского языка и украинской литературы. Ребята доказывали, что если они семь лет не учили этот язык, то они вправе его не изучать и в дальнейшем.

Через несколько дней им разрешили написать заявления и освободили от уроков украинского, для этого пришлось изменить расписание. А нас, одесситов, изучающих украинский язык, объединили с «А» классом, оказалось всего восемь человек, и мы оставались на последний урок. Было, конечно, обидно, все уходили домой, а мы оставались. Ещё уходящие обзывали нас хохлами, а украинский язык обзывали «телячьей мовой». Сразу наш класс, да, по-моему, и вся школа, разделилась на два лагеря. Дети военных отличались от нас. Прежде всего внешне. Все они были хорошо и модно одеты, особенно девочки. Нам такое и не снилось, все у них было особенное — и носочки, и портфели со всеми атрибутами внутри. Тетрадки и учебники они заворачивали в красочную бумагу, а мы во что? В обычную газету. Да и считали они себя выше всех на свете, причисляли себя к «арийской расе». Преклонялись перед всем заграничным, ненавидели нас за то, что попали в эту дыру (это Одесса-то дыра), за наш говор, и завидовали тем, чьи родители опять получали назначения за границу.

Они как бы продолжали, общаясь между собой, жить в том, по их понятиям, европейском мире. Когда мы попадались на их пути, они старались нас в лучшем случае не замечать. Но чаще всего их противные морды кривились от отвращения, эти два урода могли запросто плюнуть нам с Лилькой на парту, вслед всегда звучали одни оскорбления. Доходило и до рукоприкладства. Эти засранцы Шевяков и Исаков не упускали случая, чтобы не «обмацатъ» проходящих мимо девчонок. Те визжали, пытались дать им сдачи, но силы были явно неравны. Мальчишки становились сильнее и нахальнее, приходилось с этим уже считаться и маневрировать, как по минному полю. Это была уже не «Коганка», где всем миром защищали своих. Никому и в голову не пришло бы так вести себя в 105-й школе. Как я стала тосковать по ней. Бывая на мясоконтрольной, я старалась хоть на пять минут подбежать к остановке первого трамвая у старой школы на Пастера, ехать по этой улице в трамвае в надежде увидеть кого-нибудь из нормальных ребят. И больше всего мне хотелось увидеть теперь уже десятиклассника Витю Ксензовского. Но, увы и ах, с ним я больше никогда не встретилась.

На следующий день все мы принесли свои биографии, написанные на листках бумаги. Вся моя биография уместилась в полстранички. У моей соседки по парте биография составляла несколько листиков. Пока Серафима Михайловна опять повторяла, как у нас будет проходить производственная практика, как нам туда нужно добираться к восьми утра, два раза в неделю по понедельникам и четвергам, мы с Лилькой обменялись своими биографиями, чтобы получше «узнать друг дружку». Размашистым почерком, с сотней ошибок, как минимум, моей соседкой по парте была написана биография, как говорят в Одессе, — хоть стой, хоть падай.