Одесситки

Следующее окно бельэтажа напоминало блюдце с вишнёвым вареньем, случайно оставленное в нашем палисадничке летом на столе. Всё оно было облеплено мухами и трутнями, которые уже наполовину плавали в нём, а другие сидели на их спинах. Пассажиры трамвая оказывались в самом выгодном положении: сверху видно было лучше всех, только ничего не слышно. Водитель, устроившись на верхней ступеньке, комментировал происходящее на экране. Протестовать, высказывать своё мнение, что транспорт создан для того, чтобы ехать, было бесполезно. К нашему водителю присоединялись следующие за нами водители и кондуктора. Протестующие получали в свой адрес всегда один ответ: «Не хотите смотреть, не надо, берите такси, если вы такие умные. Электричества на линии нет! Трамвай дальше не пойдёт!»

На этом страдания пассажиров отнюдь не заканчивались. Не дай Бог, встречный трамвай будет вести такой же болельщик, как и этот. Тогда хана полная. Они будут друг другу кричать, что удалось увидеть, кого заменили, на какой минуте кто и как забил. И так до самого Куликова поля. В день футбола, особенно когда «Черноморец» играл со СКА, в Одессе ничего важнее не могло происходить. Оставалась одна надежда, когда играли с иногородними, чтобы нам забили гол, но эту мысль никто в трезвом уме и при полной памяти никогда вслух не произносил.

Такое предательство могло дорого стоить. Но когда такое случалось, на радость не помешанных на футболе пассажиров, сразу появлялось электричество. Всю злость водитель вымещал на старом трамвае. То он нёсся вскачь, по не вплотную прилегающим рельсам, то возносился над ними, пытаясь лететь. А тормозил и срывался с места трамвай так, что если кто не держатся обеими руками, мог пролететь через весь вагон, не собрав собственных костей. Все пассажиры сидели притихшие, крепко держась руками и упираясь в пол ногами, понимая, сколь большое горе у водителя.

Все, что думают о нем, высказывали, выйдя, наконец, на своей остановке. В выражениях не стеснялись. Тут уже, стоя на твёрдой почве, и водитель, и кондуктор, и всё одесское депо должны были отправиться в труднодоступный путь по известному адресу, обозначаемому тремя буквами. Но произносили все это, отойдя на приличное расстояние от трамвая. У вагоновожатого в руках всегда был весомый ответный аргумент в виде чугунной кочерги, которой он чистил рельсы, если те засорялись.

Что такое болельщики футбола, знала вся Одесса. Их клуб под открытым небом размещался на Соборной площади и назывался «фанаткой». После революции сам собор взорвали, но площадь по-прежнему одесситы называли Соборной. Удивительно, как удалось уцелеть на ней памятнику Воронцову. Все гиды с наслаждением декламировали стихи Пушкина, посвящённые этому, по мнению моей бабки, благородному мужу России. «Полуподлец, полунаглец, полуневежда, но есть надежда, что будет полным наконец». На месте храма летом бил фонтан, а зимой устанавливали ёлку. От фонтана до памятника Воронцову и располагалась знаменитая «фанатка». В любое время года, проезжая мимо трамваем, можно было наблюдать эту оживлённую толпу, в основном мужчин. Но встречались среди них и выдающиеся представительницы прекрасного пола. Или, как их считали все, подстрелянные или «больные на всю голову» и «за ними скучает «Свердловка» — так называют в Одессе психиатрическую больницу.

К началу летнего сезона численность «фанатки» увеличивалась в несколько раз. Мой дядька Леонид Павлович уже выбился в начальники одесского УГРО и, выпив пару рюмок, рассказывал своим друзьям много интересного об этой одесской достопримечательности. Кстати, «фанатка» находилась под самым боком одесской уголовки, на той же улице в двух шагах и, естественно, имела там своих людей, как и положено. И была полностью информирована. Туда народ приходил, как на службу. У каждого была своя «должность». На фоне обсуждения проблем футбола, команд и конкретных игроков, бесконечно сыпались, как из рога изобилия, анекдоты. Приезжие, развесив уши, пытались запомнить скороговорки типа:

На море клипер,

на клипер шкипер,

шкипер до клитер,

у шкипер триппер.

Кто-то ловил, кто-то разводил подвернувшихся приезжих «лохов». Там сразу начинали очень уважать жителя какого-нибудь Бердичева, особенно если он только приехал и не успел потратиться. Его сначала угощали сами, как дорогого гостя, потом, по закону, он угощал. После к делу приступали дамы прекрасного пола, приглашая в ближайшую подворотню. Декламируя на ходу и подмигивая глазками с фингалами перефразированные стихи: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о минете в туалете». Но была и особая каста, она выполняла обязанности по обслуживанию нелегальной букмекерской конторы на Соборке. Эти фраера целыми днями шныряли по одесским конторам, научным институтам, собирая ставки.