Одесситки

Он сидел на итальянском балконе и полоскал рот с остатками зубов, сплёвывая раствор на бельё, развешенное на первом этаже под балконом, и рассказывал небылицы пацанам: «Я им кричу в поле: стяни сначала сапоги, а потом бей по мячу, мазила. А за моей спиной целая скамейка этих сапог. Солдатня несчастная. Расселись, как пижоны, воняют ваксой. Я сразу и не учуял. Одному разве справиться?»

Вот тут и начиналось. Лизка, намордовавшись в уборной, вставляла свои пять копеек: «Ага! Слушайте его больше. Он вам и не такое расскажет. Порвал он их на куски... Хрен два, куда там — герой! Что вы с него хотите? Целку порвать как следует даже не смог, а туда же — языком трепать. Вы ж на него внимательней посмотрите: пидор македонский!» С этой секунды жизнь на Коганке оживлялась. Сначала мордобой, потом примирение и опять всё сначала. Находились честные свидетели, утверждающие, что Федюнчик вообще на футболе отродясь не был. А схлопотал по физии за дело на базаре. Такому свидетелю за свою справедливость теперь доставалось от всей пламенной троицы. Сестрицы Лизка и Таська брали этого бесплатного «посетителя одесского цирка» (сокращённо — поца) на абордаж, за попытку ни за что «вылить грязь на человека». Но Федюнчик только и ждал этого часа, чтобы всем людям показать благородство своей души: «Чего вы хотите, он же приезжий, пришпандорить его всегда успеем, пустил пушку и радуется. Столько воздуха испортил. Сделай так, чтобы я тебя долго искал. Ты меня понял? Слушайте сюда: отпустите его, да не за так. Лизка, объясни ему, какой цурес он получил на всю голову».

Лизка, пожимая плечиками, как последняя в Одессе прошмандовка, разводила поца не по воровским и бандитским понятиям, а чисто по-человечески. Сам же нарвался, никто его не звал и не просил. Возвращалась не пустая, хоть и под маленьким, но под градусом, чем приводила бывшего мужа в неистовство.

Потом Федюнчик жалобно просил папиросу. Вся Коганка знала, что угощать его сигаретами «Друг» с собачьей мордой на пачке крайне непорядочно. В Одессе эти сигареты называли — «портрет участкового». И можно было запросто схлопотать от Федюнчика по фене.

Так, сидя в никуда не едущем трамвае, сами по себе возникали картинки детства. Теперь такого уже, казалось, далёкого. Вообще тот же Федюнчик мог жизнь отдать за любого жителя Коганки, не говоря уже о детях. Когда он бывал при делах, то угощал нас слипшимися карамельками, доставая их из своих необъятных карманов, пытаясь отряхивать от табака. Мы отмывали карамельки под краном и делили между собой поровну. Мне всегда чудилось, что чем дальше отъезжает трамвай от центра, тем дальше отвозит он меня в другую жизнь, в другой современный мир — новой прекрасной жизни. Мы учили наизусть моральный кодекс строителей коммунизма. Мы знали, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Нужно только немного потерпеть — и всё будет прекрасно. Такой мир уже строится, взять хотя бы наш Фонтанский район. Большие дома, квартиры со всеми удобствами, правда, пока не всё получается, но всё же. А появившиеся новые трамваи? Побольше бы их.

У нас на Фонтане трамваи без лишних остановок катят по рельсам, не сталкиваясь с соблазнами старой части города. Здесь новые дома находились далеко от трамвайных путей, да и публика была более цивилизованная. Водители, в основном женщины, и носа не показывают из своей кабины и только иногда позванивают встречной коллеге. Чего не скажешь о кондукторшах. Эти дамы невыносимо действовали бесконечно на нервы: «Громодяны, передайте гроши на квиток, я зараз пройду до вас». Однако все знали, что она со своего места да со своими немыслимыми габаритами не протиснется до самой 10-й станции. Но бывало, что встречались среди них такие отчаянные тетки, которые, несмотря на гигантские размеры, прорывались сквозь пассажиров, орудуя на ходу локтями, необъятными бёдрами, а самое главное, тыкающие в лица измученных пассажиров свои грязные сумки, висящие на их столь же объемных грудях, как щит.

Сегодня утром в непогоду сотни фонтанских жителей молили Бога, чтобы хоть какой-нибудь трамвай появился на линии. Нам с Лилькой удалось втиснуться только в левак-автобус, на котором снаружи не было живого места, весь помятый, и с боем выскочить на Среднефонтанской, оставив на поле боя несколько пуговиц. Галопом мы неслись, уворачиваясь от пронзительного ветра, нёсшегося нам навстречу вместе с каплями дождя, успевшими превратиться на ходу в острые ледяные иголки, к улице Водопроводной, где располагалась кондитерская фабрика имени Розы Люксембург. Работавшие на фабрике в этот день тоже очень многие опаздывали.