Одесситки

Как я сдержалась и не сказала им, что я о них думаю — сама не знаю. А так хотелось той же Серафиме ткнуть в морду, как она в раздевалке на первом этаже принимает от мамочек своих любимцев хрустальные вазочки и нейлоновые чулочки, как те чуть ли не в очереди к ней стоят по всем праздникам, как она сияет и кокетничает с ними. И как они помогают ей донести подарки к трамвайной остановке на 5-й станции. Одна учительница украинского языка и литературы, она же и бывшая партизанка, к тому же секретарь парторганизации школы, заступилась за меня. Да еще как! Она начала издалека, рассказав, что семья, в которой я родилась, известная в Одессе. Что мой дедушка был награждён первым орденом Ленина за строительство Ильичёвского порта, он — герой войны. Мой отец был во время войны одесским подпольщиком, из-за тяжелого ранения умер, когда мне исполнилось всего три месяца. И сама я до пятого класса была отличницей, а сейчас заканчиваю музыкальную школу и занимаюсь в волейбольной секции, имею разряд и могу защищать честь школы. И насколько она может судить, девочка я начитанная, знаю много стихов, и по её предмету ко мне претензий никаких нет. Она даже принесла с собой моё сочинение и прочитала из него отрывок, расхвалив его но всем статьям.

После её выступления Серафима повернула свой хвост вместе с носом на 180 градусов, посоветовала мне проявить такое же усердие по другим предметам, как и по украинскому языку. Речь директора Терлецкого я совершенно не поняла, он что-то говорил о роли партии и правительства в деле патриотического воспитания молодёжи. Обо мне больше не было произнесено ни одного слова. Казалось, конфликт был исчерпан, но это только казалось...

Жизнь понеслась дальше, а вместе с ней и я. Снова работа на кондитерской фабрике; нас, школьниц, прибавилось за счет вновь прибывших восьмиклассниц. Распределили по бригадам в разные цеха, я попала в мармеладный. Мы, уже как бывалые, рассказывали и показывали новеньким, что к чему. Эта молодая, да ранняя поросль коренным образом отличалась от нас. Во-первых, они спустя рукава относились к работе, во-вторых, отказывались без перчаток протирать железные коробочки, в-третьих, ни под каким видом не соглашались работать в одной бригаде с тётками. Такие молодые да ранние все знают свои права. Кто-то из мастеров обозвала одну девчонку «соплёй вонючей», так та такое устроила... У меня хватило ума помалкивать, «как будто бы нас здесь не стояло». Мне даже нравилось работать, так быстрее время пролетало, механически выполняя операцию, можно думать, о чём хочешь. Правила, по которым жил мой родной город, я усвоила ещё с детства. Они просты и понятны, как таблица умножения: «не жри в одиночку — подавишься» и «жри сам — и дай другим».

К затюканным тёткам, работающим в самом настоящем сладком пекле, я относилась с пониманием. И они мне платили тем же — приглашали к своему столу перекусить, смазывали рыбьим жиром мне руки. Всё очень интересно рассказывали, где какой и в чём кроется секрет данного производства. Кого и как в цехе нужно остерегаться. Кто признан официальным стукачом. И, боже упаси, попасться в поле зрения маленькому человечку, крутящемуся по цехам — председателю народного контроля «Абрамгутану»; о его приближении каким-то непостижимым образом узнавали заранее. Все застывали, как роботы, на своих операциях, боясь шелохнуться, повернуться, только бы не встретиться глазами с этим опасным человеком.

Мы тоже поддавались этому страху. Старались мгновенно пристраиваться к производственному процессу, чтобы вдруг он не обнаружил простой. Создавали видимость работы. Лекции для нас стали во много раз интереснее, мы изучали производство изделий, как будущие кондитеры-профессионалы. Вновь прибывших девчонок в цехах называли оглоедками, как нас год назад, — за ненасытное обжорство. Как говорится, «на шару и уксус сладкий», они поначалу набрасывались на всё подряд. «Не столько сожрёте, как перепортите», — возмущались работницы, подбирая вываленные на полу объедки и забрасывая их назад — к нашему изумлению — в кипящий чан, вместе с прилипшей бумагой. «Добру не пропадать», — ещё подмигивали нам при этом. Дома бабушке я рассказала, какие пакости вытворяют тётки в цехе. Она нисколько не удивилась, только рукой махнула: «Не ссы в компот, там повар Вася ноги моет», и пошла в спальню, придерживая горячий утюжок под боком.