Одесский фокстрот

– А я сегодня вечером варю царскую уху!

– Ну, не шурпу же!

– Так, давай быстро, по сто граммов с салом. Твоё здоровье!

– И ваше, Пётр Иванович!

Такси уже давно приехало. Ну, и ещё сто граммов. Ещё чуть-чуть – и отходной фокстрот не станцует даже гений фокстрота Генри Фокс. Даже будучи клонированным с его фокстротных террас.

Вырываю себя из-за стола за хвост. Надо бы не забыть сумку по дороге к такси!

Боня опечаленным стражем сидит на крохотной верандочке второго этажа.

– Чувствует, что ты улетаешь!

Конечно, чувствует. Боня – не человек.

Сумка есть. За воротами такси.

В Ленкин двор вносится Пётр Иванович. В руках у него…

– И горшочек мёда! – совершенно по-мальчишески восклицает Пётр Иванович. И опоминается. Что он важный дядя элегантного возраста. Начинает рассказывать, что какой-то очень важный хрен по мёду подарил этот горшочек ему, очень важному Петру Ивановичу по хирургии. В знак благодарности. И Пётр Иванович хочет подарить мне этот горшочек мёда в знак… Благодарить меня вроде особенно не за что. Прямо скажем, за что благодарить неблагодарную тварь?! Поэтому он хочет подарить мне этот горшочек мёда в знак любви. Хотя я, засранка, и улетаю к такой-то матери в свою Москву, презрев его царскую уху!

Я смеюсь. Отнекиваюсь. Говорю, что меня не пустят в самолётом с горшочком мёда. Багажа у меня нет. А горшочек – стеклянный. Не буду же я сдавать в багаж один горшочек мёда. К тому же такси уже так долго стоит, что я, дай бог, и без багажа бы успела зарегистрироваться.

– Да пропустят они тебя! Это же – горшочек мёда! Всего лишь горшочек мёда!

– Ага, не хватает только воздушного шарика!

Боня кружит вокруг воздушным шариком.

– И от мёртвого осла – ушей! – мрачно брякает Ленка, недовольная тем, что её вызвали в школу, опять на предмет сына, разумеется. Вызвали в школу, и она не может меня отвезти в аэропорт. Ленка считает, что это её святой долг – отвезти меня в аэропорт. Хотя есть такси. И таксист, похоже, выспаться успел. Пётр Иванович считает, что вручить мне этот горшочек мёда – его святой долг. И что ты будешь со всеми ними делать? Никакого уважения к личным границам! И поэтому становится очень хорошо.

– От живого осла – хвоста! – смеюсь я. – Давайте ваш горшочек мёда!

Ещё серия поцелуев и объятий. И ещё серия скомканных поцелуев и объятий. И ещё серия воздушных поцелуев уже вдогонку такси.

Сижу на заднем сидении, как поц. Как натуральный поц. Сижу с горшочком мёда в руках и улыбаюсь, улыбаюсь!

– То ваша родня? – спрашивает меня таксист, глядя на мою идиотическую улыбку в зеркало заднего вида.

– Ага!

– На сестру вы не похожи. Зато с батей – одно лицо! Я сразу вижу. Я – хороший физиономист!

Ну всё, трындец и полный апофигей. Я мелко трясусь на заднем сидении, и вместе со мной трясётся горшочек мёда. И такси. И дорога. И белые шары Ланжерона. И чёрный кот с вертикальным взлётом. И весь этот город, который мне не нравится, трясётся в четырёхтактном ритме, пока московский лис танцует свой одесский фокстрот.

– Вам шо, смешинка попала?.. Всё, приехали, аэропорт… Ой, а у вас мельче нет? А то я сдачи не наберу!

И снова на правах послесловия

[16]

Памятник Владимиру Семёновичу Высоцкому, вокруг которого было так много споров, торжественно открыли 29 сентября в Одессе на Французском бульваре. На церемонию открытия к одесской киностудии пришли политики и артисты, а также несколько тысяч одесситов. Идею создания памятника В. Высоцкому в Одессе все одесситы поддержали единодушно, однако к победившей на конкурсе скульптурной композиции отношение очень разное.

«Одесская жизнь». Информационный городской портал. 2012.09.30

Наглая позолоченная статуя, символ социалистического реализма.

Марина Влади, 1985 год, о памятнике Высоцкому на могиле на Ваганьковском кладбище.

В Одессе-2012 даже не статуя. Статуйка. Очередной одесский «кузнечик». Уже есть скрюченная нищенка, в которой вряд ли кто-то неподготовленный узнает великолепную Веру Холодную. Уже есть Дерибас-недомерок, отлитый из недоворованного металла. Теперь вот ещё и «кузнечик» Высоцкий, подозрительно напоминающий уменьшенную раз в двести «насекомую», пришпиленную к стеле на Поклонной горе.