Одесский фокстрот

Как на мой взгляд, так в смысле одежды я выглядела не меньшей гламурной дурой. На мне была странная драная юбка, больше похожая на платок, да ещё и с огромным разрезом. На ногах – не менее странные сапоги, внизу замшевые, сверху – вязаным чулком. И совершенно чумовая розовая меховая курточка. Стрижка была короче прежней. И я совершенно идиотски улыбалась в объектив. Видимо, «лучшесть» конкретно этой фотографии заключалась в том, что затвором щёлкал муж. Он вообще терпеть не может, если я куда-то отправляюсь без него. Хоть сто раз по делам. Не говоря уже об отдыхе.

– Нет! На той ты выглядела, как дешёвая портовая шлюха!

– Ну, знаешь! Если ты вспомнишь стоимость тех кожаных штанов и той датской курточки, то…

– Хорошо, ты выглядела, как дорогая портовая шлюха! Это меняет дело?

– В корне!

В тот раз вместо скандала был только хохот дуэтом. Эффект замещения. Смех смехом – но он приставал до тех пор, пока я не признала факт того, что идиотская фотография в розовой курточке куда лучше не менее идиотской фотографии в курточке белой.

По прошествии какого-то времени муж решил разобрать архивы, упорядочить фотографии по годам и альбомам. Чтобы мне было зимними вечерами на старости лет дело: спокойно разглядывать у камина под добрую порцию хорошего спиртного нашу жизнь. Если архивы хотя бы изредка не разбирать и не упорядочивать, то ваши внуки – а у кого-то даже и дети, – особо париться не будут. Выкинут к чертям собачьим устаревшие носители и бумажный хлам в коробках – и рефлексировать ни секунды не станут. Потому внукам, и даже детям, надо ещё при собственной жизни из этой самой собственной жизни создавать если не память, то хотя бы интерьер. На упорядоченное – рука не поднимется. Это раз. Посмотрят на то, как мама и папа/бабушка и дедушка любят друг друга – глядишь, и у самих детей/внуков с куда большей вероятностью на этих фронтах всё будет ОК. Это два. Три – рассматривать альбомы у камина под добрую порцию хорошего спиртного – отличное занятие зимними вечерами в любом возрасте. Ну и ещё четыре: «Генка думает, что пишет достопримечательность, а сам выписывает проехавшую мимо машину, спиленную акацию, замену булыжника на дурацкую тротуарную плитку. Генка считает, что ваяет “халтуру”, а сам с упорством гениального хроникёра запечатлевает детали, может статься, очередной смены эпох. Генка – писатель городского пейзажа. Новый Костанди и Бабель, смешенный в палитре текущего настоящего. Хранитель того, чего уже нет мгновением позже. Он превращает пересыхающие водоёмы времени в миражи для ещё не родившихся любителей покопаться в окаменевших корнях юрских папоротников». Это из моей «Большой Собаки». Которая где-то как-то тоже об Одессе. И фотографии – они, как и картины, – где-то как-то для тех самых любителей. Потому что важна не я. А то, что «фоном». Например, многострадальный Оперный в лесах. К сегодняшнему дню уже отреставрированный. Или натуральный якорь, не важно, за каким вытащенный на берег. Да не просто на берег, а на асфальт под Оперный.

– А где то дерево? – часа через три разбора архивов чуть не страдальчески воскликнул мой муж, потрясая почти опустевшей бутылкой «Белой лошади».

– Какое «то дерево»? – не сразу включилась я, с трудом вынырнув из перипетий очередной рукописи.

– ТО! ТО ДЕРЕВО!

Так было сказано «то дерево», что я сообразила достаточно быстро. Хотя когда меня отрывают от рукописи, я чаще всего первые четверть часа произвожу впечатление слабоумной.

– Так ты ж его выбросил. Выкинул.

– Но в электронном виде оно же должно было сохраниться! – воскликнул ненавидящий то фото супруг и запустил пальцы в волосы.

– Может быть, в старом сдохшем лептопе? – я равнодушно пожала плечами и нырнула обратно в хитросплетения жизней выдуманных героев, над которыми позже моя литредактор смеялась и плакала по-настоящему.

Старый сдохший лептоп был реанимирован. Из него было вытащено «то дерево». Сейчас «неправильная» фотография неизвестного автора в нашем семейном альбоме. Рядом с «правильной» фотографией авторства моего мужа.