Один

Однако как ни экономил еду, утром третьего дня продукты кончились. Новых добыть было негде. Пришлось возвращаться в бухту Кормы.

Перед уходом я построил новый костер — настоящую таежную нодью. Меня научил ее складывать Федор Иванович.

Нодья — удивительный костер. В нем горят любые сучья — и сухие, и сырые. Нодья сама себя сушит. Я наклонно вкопал в землю две гладкие жерди метра по полтора длиной. На жерди, как лестничные ступеньки, уложил друг на друга короткие сучья, предварительно обломав с них все ветки. Получилось что-то вроде наклонной стенки. Стенку расположил так, чтобы ветер дул под нее со стороны наклона. Это для того, чтобы нодья не вспыхнула вся сразу. У самых нижних сучьев выкопал в земле яму. В яме раздул огонь. Подождал, пока не сгорели нижние сучья, и столкнул недогоревшие чурбачки в яму. Когда в яме накопилось достаточно угольев, нодья начала действовать. Нижние сучья, сгорая, падали в яму на уголья. Уголья подсушивали сползающие на них сучки, и все шло, как по конвейеру. Теперь даже в сильный ливень костер ни за что не погаснет. Если зальет внешнюю, наклонную сторону нодьи, то часть горящих угольев все равно останется под навесом и они будут сушить сползающие на них сверху сучья. Жаль, что у своей палатки я не могу построить такой костер: там мне не попадалось ни одного прямого сучка.

Утром третьего дня я съел последние семь мидий и пять саранок, навалил на наклонную стенку нодьи веток сырого багульника, увязал свои пожитки в пакет, закинул его за спину и начал спускаться в бухту.

Нодья густо дымила среди деревьев.

Волна

Я еще не дошел до Правых скал, как с востока начала подниматься стена тумана. Горизонт размыло, море вдали стало белесым, потом фиолетовым, а туманная стена поднималась все выше, пока не закрыла половину неба. Кажется, снова натягивало дождь. Странно: туманилось только небо, над морем видимость была отличной.

В бухте Кормы я подобрал все, какие нашел, сухие доски от разбитых ящиков, связал их капроновым шнуром и поволок за собой.

Остатки шлюпки все еще лежали на берегу между камнями, заметенные водорослями и тиной. Надо бы их тоже разбить на доски и перетащить  наверх,  к палатке.  Но я все  не успевал этого сделать.

Добравшись до источника, я умылся, вдоволь напился холодной воды и прилег отдохнуть на каменную плиту. После прыжков по каменному завалу Левого Борта ноги прямо отламывались и здорово кружилась голова.

Так же, как в первый день, сонно булькал родник, выбиваясь из щели в озерцо, и пчелы тянули за собой звонкие ниточки, перелетая по белым соцветиям. Я смотрел на эти здоровенные стебли с широкими лапами сильно рассеченных листьев и никак не мог вспомнить их названия. Кажется, очень давно мне их показывала и что-то про них рассказывала мама. Сколько я, наверное, забыл полезного, что мне, еще маленькому, пытались передать родители! Почему память у человека такая нетвердая? Почему часто пропускаешь мимо ушей то, что может пригодиться в будущем? Ведь даже таблицу умножения, математические правила, иностранные слова и исторические даты приходится задалбливать несколько раз, прежде чем они застрянут в памяти навсегда. С ходу запоминается почему-то только то, что потом никуда не годится…

Я поднялся с плиты, вынул из кармана нож и спрыгнул в гущу жестких ярко-зеленых дудок. Срезав у самой земли толстый стебель, я обрубил с него листья и шапку цветов и надкусил. В рот брызнул сладковатый сок с сильным травяным привкусом. Э, да кажется, эта штука съедобна! Я изжевал мясистый черенок до конца, выплевывая остатки волокнистой мякоти. Недурно! Чем-то напоминает огурец и ревень, смешанные вместе, и, если покрошить помельче,' добавить мангыра, саранок и морской капусты, получится замечательный салат.

Я срезал с десяток дудок, набрал в бутылку воды и, подхватив доски, потащил все к палатке.

Парусина за два солнечных дня великолепно просохла. Осмотрев ее, я нашел несколько дырок, через которые во время шторма внутрь конуры затекала вода.

Как мне сейчас не хватало иголки!

Ну что ж, придется залатать дыры полиэтиленовой пленкой. Спущусь за ней на берег и заодно надергаю мидий. Вода в бухте, наверное, уже не такая холодная.

* * *

Сегодня в бухте Кормы вода стояла спокойная и прибой как-то лениво накатывался на скалы. Я внимательно осмотрел прибрежную полосу: не пригнало ли к берегу цианей. Ничего подозрительного не заметил.

Это было второе мое купание в бухте.

Я решил заготовить мидий побольше: их печеное мясо хорошо сохранялось. Чтобы удобнее было работать руками, привязал сделанный из майки мешок к поясу.

Я уже набрал полмайки ракушек, когда заметил, что и без того слабый прибой у рифов совсем прекратился. Такого не было еще ни разу. Всегда у этих щербатых скал пенились волны и шипела разлетающаяся в клочья пена. А сейчас вода с тихим плеском отливала от берега и к острову не подкатывалась ни одна волна. Очень странным мне это показалось.