Один человек и один город

Хм. Ночью настроения были более воинственные. А впрочем, она не врет. Даже вчера, когда угрожала, все равно ничего не сотворила. Потому что чувствовала себя виноватой? Да и сейчас всего лишь умоляет, не приказывает.

— Пожалуйста…

— Франсуа Дюпон, конечно, совсем не ангел, но детей не обижал никогда.

— А я не ребенок! — первым делом огрызнулась, но тут же сообразила: — Значит, ты все-таки…

— Вчерашний разговор? Да, помню. Только не очень-то понимаю.

Вернее, могу понять. Теперь уже могу, учитывая кучу свежей информации. Не хочу. Стыдно признавать свои страхи, и все же, если допущу, хоть на несколько минут, что все, прозвучавшее в канун прошлой ночи — вполне себе объективная реальность…

— Ты пришел меня убить?

— Нет, как я уже сказал. Может, и нужно было бы.

— Я не боюсь смерти.

Так, постепенно возвращается к норме. В смысле, становится собой. Надеюсь, что это скорее хорошо, чем плохо.

— Можно было бы попробовать. Как в сказках пишут? Если убьешь ведьму, её чары рассеиваются. Верно?

Вжалась в стену ещё сильнее.

— Но это в сказках. А у меня есть только одна попытка, и если я тебя убью и ничего не изменится…

— Кто говорит в моем доме о смерти?

В сумерках безоконного коридора лицо мамбо было не разглядеть: только широкую улыбку.

— Тот, кто имеет на это право?

Получив передышку и ощутив какую-никакую, а поддержку, Лил тут же метнулась и спряталась за просторным балахоном Мари ла Кру. Но не убежала.

— Я пришел говорить о жизни, сеньора.

— Неужто? Алые следы Пьетро[13] смываются очень трудно. И слишком долго.

— Он в самом деле имеет право, — буркнули из белых складок.

— Хоть люди и любят твердить, что все в этом мире продается и покупается, деньги — лишь символ. Знак фальшивого обмена. А по-настоящему ценные вещи меняют только друг на друга: так всегда происходит с жизнью и смертью. Но они не могут составить пару, девочка. Ни при каких условиях. Обменяться можно жизнями, либо смертями и не иначе… Кому же из вас что нужно?

Лил не ответила. Пришлось наклониться и отдернуть тканевую занавесь, чтобы взглянуть на сосредоточенное и почему-то совсем не испуганное лицо.

— Ты сломала мою жизнь. Признаешь это?

Гордое сопение.

— Да и черт с ней, все равно ничего хорошего не получалось. Не могло уже получиться. Перед собственной совестью отвечай, если захочешь, мне все равно. Но вот другое… Ты изуродовала человека. Ни в чем не виноватого. Этот грех посерьезней, верно?

— Он хотел тебе навредить, так что ещё надо посмотреть насчет вины.

— Я не про водителя. Есть и кое-кто ещё. Кое-кто, лежащий в моем доме.

— Тоже моих рук дело?

— А чьих же? Он был рядом со мной в тот вечер. Не помнишь?

— Может и был. Я злилась и кроме тебя ни на кого больше не смотрела.

Ну хоть честно призналась. Бешенство имеет привычку застилать глаза, это точно.

— Тогда поверь на слово.

— И чего?

— Не собираешься починить хотя бы часть того, что сломала?

Хмурый взгляд исподлобья. Хорошо, поговорим иначе.

— Знакомая вещица?

— Как ты мог?! Это же… это…

Вскочила на ноги. Дотянуться до записной книжки в моей поднятой руке все равно не смогла бы, но состроила угрожающую рожицу.

— Отдай!

— Знаешь, что в ней написано?

— Неважно!

Чтобы такая любопытная егоза и куда-то не подглядела? Не верю.

— Ты её хоть раз открывала?

— Это мамино. Отдай!

— А ты вообще… читать умеешь?

Насупилась.

— Я разбираю буквы. Когда они ровные.

Печатные то есть?

— А тут они все друг за друга цепляются так, что не отличить, где какая…

Ну вот и как с ней разговаривать? С одной стороны, хочется влепить затрещину. С другой — пожалеть. Только мне не нужно сейчас ни первое, ни второе.

— Ты её читал?

Нет, только не это! Сейчас ещё пересказать попросит.

— Сеньора, понимаю, что вопрос глупый, но все-таки спрошу. Вы говорили, что в моего друга вселился какой-то из ваших духов, лоа. И вы же говорили, что в свое время он уйдет прочь.

— Таковы правила. Но в чем вопрос?

— А нельзя ли ему… Нельзя ли его немного поторопить? Напомнить, что пора бы и честь знать?

— Хозяин перекрестка ходит сам по себе и не слушает приказы.

— Но слышит просьбы, верно?

Мамбо кивнула.

— Лил сделала так, что он пришел. Это была её просьба. Но сразу после этого забыла, о чем просила, и может статься, что этот ваш хозяин попросту не знает, исполнил ли он то, о чем просили или нет. Поэтому и не уходит. А если узнает?

— Духи видят все. Но ты прав в главном: на этот мир они смотрят через наши сердца.

— Значит, если Лил обратится к нему напрямую и расскажет все, как есть…

— Он выслушает.

— И послушается?

— Если разговор выйдет честный.

— Поняла? Вот прямо сейчас пойдешь и скажешь все, что надо, чтобы…

— И тебе тоже отмолчаться не удастся, — ласково заметила Мари. — Ты же был первой причиной всему, я правильно поняла?

Что ж, если надо поговорить, поговорим. Мне скрывать нечего, а уж бояться — тем более.

— Нужно собрать несколько вещей, дети, а потом я к вам присоединюсь. Уже в доме, если позволите.

— Идем!

Лил дернула рукой, вырывая локоть из моих пальцев:

— Книжку отдай!

— Да пожалуйста.

Прижала к груди, прикрыла краем очередной дырявой шали. Десятка два шагов молчала, потом поинтересовалась:

— Злишься?