Один человек и один город

«Отрицание может возникнуть в силу любых причин, однако, что, как ни странно, намного более естественно — чаще возникает без объективной подоплеки, и этому может существовать лишь единственное объяснение: оно есть внутри нас. Всегда. Каждую минуту.

В определенном смысле, так и должно быть. Просто один из крайних вариантов реализации оценочного суждения, не более того. Самый опасный и одновременно самый продуктивный. Потенциально обладающий куда большими перспективами, чем принятие.

Отрицание возникает, как протест — и тем самым мобилизует организм. Отрицание возникает в силу сомнений — и подвигает на более углубленный анализ. Это результат взаимодействия внутреннего и внешнего, отчетливо показывающий изначальный конфликт двух сторон. Должен ли достигаться дальнейший компромисс, вот в чем вопрос…

Примирение, а затем принятие — обычная методика реабилитации в данном случае. Успешная и отработанная до мелочей. Но устранение внешних проявлений конфликта практически никогда не вырывает его корень, а медикаментозные средства зачастую лишь усугубляют состояние.

Полагаю, что принципиальным является само решение: применять коррекцию или нет. Но решать пациент должен самостоятельно, и ни в коем случае не под влиянием угнетающих психику обстоятельств, иначе слишком велик риск возникновения различных девиаций. Насильственно же проводимая терапия всегда наносит ущерб, пределы которого, увы, удается оценить слишком поздно и для больного, и для его окружения. Как сон разума рождает чудовищ, так и подавленный, но не разрешенный конфликт, запускает процесс неизбежного разрушения человека, а потом и мира, частью которого тот является…»

(Из личных записей практикующего психоаналитика)

* * *

— Как-то ты намного воодушевленнее выглядишь наутро после рабочего дня, а не после выходного, — задумчиво отметила Долорес. — А может, тебе отдых вообще вредит? Если так, наверное, стоит подогнать график, чтобы…

Хорошо, когда хотя бы одна вещь в мире вокруг не меняется от рассвета к рассвету. Пусть это всего лишь дежурные остроты твоей начальницы.

— Да шучу, шучу! А теперь поговорим серьезно. Как дела у напарника?

— Дня два-три полежит дома. Для восстановления. Потом сможет работать без ограничений.

— Врач сказал?

— Да.

Я его все-таки отловил после операции. Не в приемном покое, правда, на этаже. И та медсестра наверняка посчитала меня неблагодарным и безответственным. Если вспомнила о своем обещании, конечно.

— Что ж, хорошая новость. Осталось только подготовить фронт работ к его возвращению!

Толстушка выглядела довольной. Придумала очередной способ усугубления ситуации? Да и пожалуйста. Мне все равно.

— Все-таки спокойнее, когда вы при свете дня хулиганите, так что… — Взяла со стола папку. — Пока есть повод, буду назначать дневные смены. А сколько их получится и каких, зависит только от тебя.

— Сеньора?

— Ты же захочешь облегчить напарнику период выздоровления? — ласково улыбнулась Долорес.

Исходя из общепринятых правил приличия и товарищеской взаимопомощи? Вряд ли. Другое дело, что я ему должен. Что-нибудь. Услугу, например. И даже если коротышка об этом уже благополучно забыл, есть повод поступить честно. Перед самим собой.

— С радостью, сеньора.