Один день Дениса Ивановича. Хроники конца света

Но ведь у нас всегда так – скажут быстро, а делают долго. Месяц проходит, другой, а опилочного спирта все нет как нет – он уж для нас стал вроде страшной легенды: и рассказов о нем наслушались, и расписались по три раза, что пить его не будем. Мужики совсем с горя распустились – пшеничный-то, говорят, скоро кончится, так давайте хоть сейчас вволю попьем! На конвейер считай что ни грамма не попадало.

Сборщикам полагалось для промывки сердечников по сто граммов в смену на человека. На бригаду, значит, в среднем, пол-литра. Так они что делали: день бригада одному весь спирт отдает, день – другому. И так – по кругу. Тот, который накануне пил, придет, да у следующего на опохмелку стреляет. Отдает потом, конечно. Так вот и ждали. Уж думали – может, пронесет.

Но однажды приходим первого числа, и как громом стукнуло – идите, говорят, получайте свой гидролиз. Глянули мы – и впрямь, у дверей кладовки стоит автокар, а на нем – канистры. Да мы столько наслушались, что и подойти близко боимся – вдруг нанюхаемся! Ну мне бабы и говорят (а я один среди них мужчина распредом был): иди, перенеси в кладовку канистры. Я уж кричал, что я один, а их много, что меня беречь надо – да куда там! Не помогло. Перенес я канистры и скорей руки мыть.

Вернулся на участок, а там два мастера да бригадир сборщиков стоят в тоске ужасной: душа просит, но не хочется умирать как собаке от опилочной бурды. У начцеха-то еще пшеничный остался в заначке, да и кладовщик себе приберег, но на них уж рассчитывать не приходилось – своя рубашка ближе к телу. А я-то уже посмотрел на гидролиз этот и нюхнул даже – ну его, говорю, ребята, он мутный какой-то и воняет как дохлая кошка. Те как услышали это, так и вовсе понурились. Уж как на нас бабы кричали: и алкаши мы, и такие-сякие, а и те взглянули с сочувствием. Поняли, небось.

И вдруг смотри – Степан Стаканыч семенит к нам – это мы его промеж собой так звали, а по правде-то он Степан Степаныч, начальник БПП. Сухонький такой, седенький, нос красный – закладывать ужас как любил. К концу смены не знаю, был ли когда трезвым. За это и звали Стаканычем, да еще потому, что стакан у него всегда наготове был.

Так вот, подсеменил он и спрашивает:

– Ну что, привезли?

Мы киваем на кладовку. Он сделал стойку, понюхал воздух и опять спрашивает:

– А пробовал кто?

– Нет, – говорим, – не пробовали.

– Так что же вы, – говорит, – ждете?

– Кому ж охота в ящик раньше времени сыграть, – отвечаем мы ему.

Он рукой на нас махнул, кинулся куда-то, смотрим – выбегает уже с бутербродом в промасленной бумажке и меж конвейеров – прямо в кладовку. Хлопнул дверью, а мы ждем. То на часы глянем, то друг на друга. Не по себе нам стало как-то. Отпустили человека на верную смерть. Ну и что, что ему скоро на пенсию? Человек ведь?

Подождали мы, подождали, и решили идти – труп выносить. Вдруг смотрим – выходит! Нос еще краснее, сам доволен-предоволен.

– Ну как? – спрашиваем.

А он еще издали большой палец показывает и улыбка до ушей, а сам бутерброд дожевывает. Уж мы его качать собирались, как Гагарина, ей-богу! Да раздумали: побежали скорей в кладовку – не опередил бы кто.

Сначала, правда, носы воротили, да пальцами зажимали, а потом привыкли – и ничего, двадцать лет пьем и хоть бы хны! Нет, вру! Помер Степан Стаканыч, но там совсем наоборот дело вышло: не от принятия внутрь гидролиза, а от недостатка его. Как вышел он на пенсию, так спирт-то негде стало брать. И помер. Стало быть, привык организм к гидролизу, не вынес отсутствия.

Вот так и свершился наш великий переход на гидролизный спирт. А вам-то, молодым, откуда знать, что раньше мы пили пшеничный. Теперь, говорят, и водка из опилок. Высоцкий сказал, а он все знал.

Ну, наливай!

Часть II. Вопросы к Богу

(эссе)

Вопросы к Богу

«Весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры»

Монолог из комедии Вильяма Шекспира «Как вам это понравится»

«Что наша жизнь? Игра!»

Ария Германа из оперы П. Чайковского «Пиковая дама»

Понимает ли Бог человека?

Понимает ли Бог, что мы чувствуем?

Для меня это один из ключевых вопросов. Потому что, не понимая другого, нельзя его любить.

Но ведь между Богом и человеком расстояние неизмеримо, бесконечно большее, чем между человеком и животным. Бог – вездесущий и всезнающий, безначальный и бессмертный Творец мира, в том числе человека и животного.

Человек и животное – тварь, творение Бога, живущие в сотворенном Им мире, имеющие начало и конец. Мы рождаемся, страдаем и умираем и в этом человек и животное схожи. Но, в отличие от животного, страдания человека включают в себя и неуверенность в том, что Творец существует. Это приводит к тому, что страх смерти без уверенности в вечной жизни преследует большинство людей всю последнюю треть их земного существования, начиная с кризиса среднего возраста.