Один день Дениса Ивановича. Хроники конца света

Образ Христа-революционера с красным флагом и в белом венчике из роз вызвал у современников написания поэмы «Двенадцать» много возмущенных отзывов. Петров-Водкин говорил, что «… предпочел бы, чтобы там был просто Христос, без всяких белых венчиков». Белорозовый венец был воспринят критиками поэмы не только как символ смерти Православной церкви (напомню, что именно Церковь первой отреклась от царя и освободила императорских подданных от клятвы ему на Евангелии, а портрет Николая II был вынесен из зала заседаний Священного Синода и поставлен в коридоре вверх ногами), но и как символ смерти Самого Христа – дескать, в венчике из белых роз только в гроб кладут. Павел Флоренский даже назвал «Двенадцать» «пределом и завершением блоковского демонизма». Ряд современников и в дальнейшем литературоведов видели в «Христе с красным знаменем» сатану или антихриста. Никому не пришло в голову, что Христос впереди двенадцати революционных апостолов не лег в гроб, а уже восстал из него – но еще не успел избавиться от погребального атрибута.

Блок выразил в своей поэме откровенно то, что прикровенно говорил в «Братьях Карамазовых» Достоевский: земная церковь, предавшая и тайну исповеди, и своего императора, и Христа, умерла, а народ идет под красным знаменем за воскресшим Христом – добывать истину и справедливость.

Нет ли тут шизофрении религиозного сознания русского народа, выплеснувшего вместе с грязной водой и ребенка? Напротив: русский народ очень хорошо почувствовал, что кроме грязной воды выплескивать ничего не придется – Церковь давно существует без Христа и вне Христа, Церковь вернулась к Ветхому завету и его карающему Иегове, не знающему слов любви.

Это и есть главная проблема, которую ставит в «Братьях Карамазовых» Достоевский: поскольку Церковь ушла от Христа к Иегове (от Любви к Закону), насколько правомочно ставить знак равенства между Первым и Вторым? Вот тут и появляется «слезинка ребенка» и построенная на ней «гармония мира», от которой отказывается Иван Карамазов.

Бунт Карамазова – это бунт Достоевского против ветхозаветного мироустройства, построенного на расчете и логике, на Законе и Истине, в которых нет Любви, которая выше Истины и Закона. Что такое следование Истине без Любви к ближнему? – Расчет. Что такое следование Закону без Любви? – Страх наказания. Многие ли люди соблюдали бы Закон и следовали Истине, если бы не верили с одной стороны – в райское блаженство, а с иной – в адские мучения? Недаром в другом месте Достоевский пишет, что если ему докажут как дважды два, что Истина вне Христа, то он предпочтет остаться с Христом, а не с Истиной.

Основная логическая ошибка Ивана в том, что он считает, будто цель ветхозаветного Бога – а он рассуждает именно с точки зрения верующего в Иегову, иного Бога ему просто неоткуда было узнать – осчастливить все человечество.

«Представь себе, – говорит он Алеше во время встречи в трактире, – что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице…».

Однако целью Бога никогда не было «осчастливить людей», «дать им гармонию» и тому подобная гуманитарная деятельность.

Цель Бога – произвести отбор достойнейших для выполнения новой (нам пока неизвестной) миссии. Бог этого и не скрывает. «Много званных, да мало избранных», – говорит Он, заранее зная, что спасутся (или обретут «гармонию» по ивановой терминологии) далеко не все, если не ничтожное меньшинство человечества.

Да, призваны к «спасению» – «наследованию Царствия Небесного» – все когда-либо жившие после Христа люди, но только единицы удовлетворят жестким критериям отбора. Остальные – отработанный материал, неудавшийся эксперимент. И Бог это знает, таковы изначальные Его условия, еще с тех времен, когда он «насадил среди языческих народов Израиль», который один мог «спастись» среди миллионов «язычников», большая часть которых даже и не подозревала о существовании «спасительного» ветхозаветного иудаизма.

Значит ли это, что такова была воля Божья? Отнюдь, всё это означает лишь то, что таковы наши представления о целях Творца и тех задачах, которые Он поставил перед человечеством. Тогда как Его реальные цели и задачи могут быть совершенно иными, но принципиально недоступными для нашего познания. И в этом единственное утешение для тех, кто верит, что Бог есть Любовь. Иначе вера в Него для каждого мыслящего человека может быстро превратиться в веру с отрицательным значением. И такому человеку только и остается вслед за Иваном Карамазовым воскликнуть: «Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет Ему почтительнейше возвращаю.» – «Это бунт», – тихо и потупившись проговорил Алеша.»