Один день, одна ночь

– Третий этаж, из лифта направо. Жанна в триста восемнадцатой комнате.

Кадровик все дивился на такое чудо – плачущую Митрофанову.

– Ну?!

Павел Иванович, не привыкший, чтоб им командовали какие-то мальчишки, от неожиданности крякнул и хотел было сказать что-то в том смысле, чтоб Береговой сам шел, куда ему нужно, но сообразил, что тогда его оставят с бешеной собакой и рыдающей Митрофановой, а это гораздо опаснее.

– Какая? Триста восемнадцатая, говорите?

– Да ну вас к черту, – вдруг выпалил Береговой и поднялся, сразу став очень высоким, на голову выше кадровика. – Катя, гладь ее и смотри, чтоб не дергалась. Я сейчас.

– Володя!

– Сейчас!

И он дунул к крыльцу. С той стороны, за чистыми стеклами толпился народ, но выходить никто не решался. Павел Иванович с тоской проводил Берегового глазами.

Ну, берегись, Юлия Петровна, получишь ты у меня вместо прибавки за выслугу лет какую-нибудь закавыку со стажем, уж это я тебе гарантирую, в разных закавыках я разбираюсь лучше всех! Втравила меня, а сама в кусты?!

Пока он строил планы мести, сетовал на несправедливость жизни, топтался и шумно вздыхал, Митрофанова все гладила собаку, которая орала уже не так оглушительно, только прерывисто подвывала на одной ноте:

– У-у-у! У-у-у!..

– Я пойду, пожалуй, – решился наконец кадровик и покосился на митрофановские манжеты, из белоснежных превратившиеся в грязно-серые. – Я вам тут не нужен, Екатерина Петровна?

Митрофанова не обратила на него никакого внимания. Она обеими руками держала гадкую зверюгу за морду и уговаривала потерпеть еще немного. Наманикюренные ногти путались в комках свалявшейся шерсти.

Кадровик вздохнул. Можно уйти или нельзя?.. Вроде эта на него не глядит даже, и он, решив больше не спрашивать, стал неторопливо отступать в сторону березок в кадках.

Тут бабахнуло, сверкнуло, и со ступенек скатился Береговой. Следом поспешала тучная и одышливая Марья Максимовна из медпункта.

За ними из издательства потянулся народ, мыкавшийся за дверями в нерешительности, довольно много.

– Лучше уколоть, быстрее подействует, – заговорил начальник IT-отдела издалека.

– Кого колоть-то будем? – задыхающимся басом вопросила Марья Максимовна. – Екатерину Петровну, что ль? Вам плохо, Екатерина Петровна?

– Да я же говорил – собаку! Дайте сюда шприц! – И он сунулся к псине, которая косила страдающим, перепуганным глазом. Со страху она перестала выть и заикала.

Могучей рукой, похожей на ствол небольшого дерева, Марья Максимовна сзади взяла Берегового за брюки – тот покачнулся – и отодвинула его в сторонку.

– Попрошу не мешать, – неприятным голосом сказала она.

В одно мгновение медсестра разложила на лавочке странный железный чемоданчик, сопя, порылась в нем, хрустнула ампула, шприц выдал тоненькую струйку.

– Я сам уколю, чего вам пачкаться! Под кожу нужно. Шерсть оттянуть и...

– Попрошу не учить!

Похожая в белом, жестком, переливающимся от крахмала халате на гиппопотама-альбиноса, Марья Максимовна посмотрела, с какой стороны лучше зайти, и приказала грозно:

– Подержите животное. Оно может испугаться! Только как следует держите!..

Она обошла собаку, которая именно в этот момент, собрав все силы, попыталась встать, замотала башкой и задергалась, да еще как! Митрофанова плюхнулась на задницу, что-то затрещало, кажется, юбка порвалась, зрители на крыльце дружно ахнули. Береговой обеими руками схватил собаку за загривок и заднюю лапу, всем весом прижал ее к земле – та, идиотка, забилась пуще прежнего.

– Держите, кому говорят! И вы, Екатерина Петровна! За уши держите!..

Неуловимое, мгновенное движение, и пустой шприц полетел в сторону лавочки.

– Как?! – весело спросил Береговой, почти лежавший на гадкой собаке. – Уже все?! Ну, вы профессионал, Марья Максимовна!

Гиппопотам-альбинос фыркнул и велел никому не двигаться.

– Рану на спине обработаю.

С необыкновенным, поразительным проворством она добралась до своего чемоданчика, опять захрустели какие-то ампулы, надорвалась упаковка, мелькнули белоснежные салфетки.

Пальцы-сардельки молниеносно прошлись вдоль раны, что-то полилось, запахло антисептиком.

– Поднимите ее.

– Как?!

Марья Максимовна усмехнулась.

– Как хотите. Мне нужно ее перевязать.

Собака, которую, видимо, сразу отпустила боль, больше не сопротивлялась, но поднять ее было трудно – уж очень здоровая! Береговой с усилием поставил ее на лапы, и несколькими движениями, наклоняясь и почти подползая под пузо, Марья Максимовна забинтовала ее поперек живота.

Потом критически осмотрела свою работу и резюмировала:

– Неплохо. Можете отпустить, Владимир. Что вы в нее вцепились? Вы пугаете животное!

– Я пугаю?! – поразился Береговой.

И тут им всем стало весело. Очень весело и легко! Кажется, даже собака повеселела, потому что обвела их взглядом, потом кое-как повернула башку, изучила странные белые полосы, стянувшие бока, но не нашла в них ничего неприятного или опасного, потому села, а потом медленно и блаженно повалилась на бок.

– Отдыхай, – велела ей Марья Максимовна. – А вы, молодые люди, обработайте руки. Все же животное на редкость... неухоженное.

Береговой захохотал.