Один из нас

Вернувшись домой, Линда налила ведро воды из колонки во дворе и принесла его на кухню. В другом ведре развела аммиачный раствор, после чего втащила оба ведра наверх, в спальню Эми. Намочила кровавые пятна на ковре раствором, полила сверху холодной водой. Запачканные тряпки отправились в большую клеенчатую сумку из супермаркета. Через какое-то время она утерла пот со лба и решила, что для одной ночи сделано достаточно.

Спустившись вниз, Линда села на диван и положила на колени свой пистолет 38-го калибра. Допила остатки бурбона в своем бокале и плеснула себе еще на палец. Тяжелая это работа – прибираться за малышкой. Бог мой, чего только не сделает мать ради своего детища! После такого так и тянет выпить.

Там, наверху, ее дочка занималась любовью со своим парнем. Это не имело значения, если дела обстояли настолько плохо, как она думала. То, что Эми чумная, все их секреты, вся ложь – все это больше не имело значения. Он любит ее, она любит его. Сейчас эти двое – единственные люди на земле, а тем временем снаружи реальный мир катится в пропасть.

Пусть они наслаждаются своим миром, пока он существует.

Ее Эми не так уж плохо устроилась. Джейк не такой, как большинство парней. Мягкий, понимающий. Не испугался ради нее словить бациллу. Как раз такой парень, какой ей нужен.

С рассветом они будут родственниками. Теперь, после того как он сошелся с Эми, Джейка можно считать главой их семьи. Что до ее малышки – она выросла, и ей больше не нужна мама. Она подружилась с монстром внутри себя, и отныне он будет защищать ее и ее родных. Эми с Джейком будут защищать друг друга, а она сама постарается присматривать за ними, насколько сможет.

Дрожащими руками Линда прикурила очередную «Вирджинию слим». Револьвер лежал на ее коленях. На каминной полке тикали часы. Она проверила время: четыре часа пополуночи. Линда выключила фонарик.

Она сидела в темноте в ожидании конца. Или начала.

Глава сорок четвертая

Черный лимузин «Линкольн» подъехал к стоянке возле супермаркета A&P. Затемненные стекла. Правительственные номера. Машина припарковалась и какое-то время стояла, урча мотором.

Болван открыл пассажирскую дверцу и выбрался наружу в банном халате, пижаме и шлепанцах. Он потянулся. В его кармане лежал тяжелый пистолет – подарок для Болвана-в-будущем.

– Спасибо, что подбросил, приятель, – сказал он, захлопывая дверцу.

Машина тронулась с места: зомбированный водитель получил указание отправляться домой после того, как отвезет его в Хантсвилл.

Ехали они очень, очень долго, но виды были потрясающие. Горящие кресты вдоль трассы I-85. Сирены воздушной тревоги в Гастонии. Стадо чумных детей, марширующих мимо сложившегося пополам тягача с прицепом под Гринвиллом. Блокпосты дорожного патруля, расставленные вокруг Атланты, – чтобы их миновать, ему пришлось вновь поработать языком.

Мозг предвидел все это. В конечном счете его революция обернулась отнюдь не шуткой. Должно быть, потому его и прозвали Мозгом, подумал Болван.

Киска хотела двинуться маршем на Вашингтон. После того как они все вырвались из Особого Учреждения, она сколотила из детей армию. Если им удастся разгромить административный центр в округе Колумбия, у детей по всей стране появится шанс на победу.

Болван же хотел просто вернуться домой.

Вот только Хантсвилла больше не было – по крайней мере такого, как прежде.

Кошачьи усы девочки поникли, когда он сообщил ей о своих намерениях. «Я думала, между нами что-то есть», – печально сказала она. Болван собирался поцеловать ее в губы, но в результате просто чмокнул в лоб. Он пообещал, что отыщет ее, когда революция закончится.

Болван не сомневался, что она задаст Рейгану жару. Если в Вашингтоне еще оставалось что-то не сломанное, Киска сломает это.

После чего, скорее всего, погибнет вместе с остальными детьми. Вместе со всеми чумными детьми вообще. Да, им удалось разгромить несколько населенных пунктов, ближайших к их Домам, – но все это были маленькие городишки в самых бедных округах. Еще немного, и появятся Сухопутные войска Национальной гвардии с танками и вертолетами и скажут: «О’кей, детишки, повеселились, и хватит».

И потом – трах, бах, прощай, красотка.

Болван хотел насладиться свободой, пока она у него есть. Он не хотел умирать сражаясь. Он хотел умереть, зная, что успел пожить.

На протяжении долгой дороги домой он лелеял мечту о Хантсвилле, в котором не осталось ни одного нормала. Чумные дети разъезжают на машинах, делают покупки, смотрят телевизор. Он нашел бы себе хороший дом, пригласил бы друзей на барбекю. Все смеются, вгрызаясь в свиные ребрышки. Потом появляется запыхавшаяся Киска и говорит: «Прости, дорогой, я опоздала», а он отвечает: «Что ты! Ты как раз вовремя». И целует – на этот раз прямо в губы.

Вместо этого, куда бы Болван ни посмотрел, он видел разбитые автомобили, оборванные телефонные провода и трупы людей. Все это освещалось огнями пожаров. Парковка перед A&P была завалена тележками и мусором, сам магазин частично разграблен.