Один из первых

Но отец не забыл. Он вдруг поднялся и сказал:

— Ну, ты, брат, подумай как следует, мы ещё поговорим, а я пока в ночное съезжу. Высмотрел я сегодня хороший клеверный лужок. Охота мне детство вспомнить, у костра посидеть с ребятами… Да и твою клячонку побаловать сладким клеверном…

Дядя Никита не возражал.

Отец постелил на костлявую спину кобылки дядин полушубок, сел на него боком, свесив ноги на одну сторону. Меня посадил впереди себя, и так шажком и поехали.

Разговор у костра

Деревенская улица была темна, тиха, даже собаки не брехали.

Потихоньку доехали к развалинам барского поместья.

Ещё издалека я заметил на прежнем месте огонь костра. Вот так чудо! Значит, ребята расхрабрились, несмотря на проделки «нечистой силы». Мне стало весело: значит, пробудил я в них сознательность. Попытался от радости свистнуть, как Парфенька, да не сумел.

Неожиданно у костра нас атаковали громадные, злые собаки. Они так и бросались на лошадь. Одни пытались схватить кобылку за морду, другие цеплялись за дядин полушубок и норовили стянуть его на землю.

— Эй, вы! — крикнул отец сидящим у костра. — Уймите псов!

От костра окликнули собак, и они, ворча, отступили и улеглись у ног своих хозяев.

И тут я разглядел, что на месте моих друзей сидят у огня незнакомые парни.

А на клевере пасутся их кони.

— Мир вам, и мы к вам, — сказал отец, слезая с коня.

Незнакомцы молча уступили место у костра. Их было двое. Третий спал, накрытый большим тулупом, и так громко храпел, что даже не проснулся от собачьего лая.

— Хозяин спит — батрак сторожит; хозяин гуляет — батрак пот утирает. Знакомая картина, — сказал отец.

Парни у костра негромко засмеялись, услышав такую присказку.

— Это Гришка храпит, — сказал один.

— Ишь, бедняжка, плотно поужинал, вот и умаялся, — пошутил отец.

Стало понятно, что брошенную ребятами позицию занял враг. И мне особенно показалось обидным, что враг этот так спокойно расположился, как дома на печке. Без всяких страхов перед «нечистой силой» — храпит себе в удовольствие…

Отведя взгляд от спящего Гришки, я с любопытством стал присматриваться к батракам, которых не видел ещё ни разу в жизни, только читал про них. Что ж это за люди, почему они покоряются кулаку и работают на него? Ведь теперь советская власть, всем свобода, работали бы на себя! Плюнули бы на этого Гришку и на его отца, Тришку Чашкина, да и шли бы себе по домам. Пусть сами кулаки и коней пасут, и пашню пашут, и в извоз ездят…

Мне многое тогда было непонятно и очень хотелось расспросить батраков про их жизнь.

Но в это время отец стал рассказывать про свою жизнь. Как он с малолетства батрачил вот у этих помещиков, на лужке которых горит костерок, как умер отец и он ушёл в город и поступил в «мальчики». А затем стал подмастерьем на фабрике. Как обучили его грамоте добрые люди, как он подружился с революционерами, которые были против царя и господ, как поднялось восстание на Красной Пресне и он, тогда ещё совсем мальчишка, подносил патроны.

И так это было интересно, что все заслушались.

А потом сами батраки вдруг начали рассказывать про свою жизнь.

И тут я узнал, что Федя — сирота, отца у него убили белые в гражданскую войну. У матери ещё трое детей, и прокормиться никак нельзя. Служит он у кулака, за это Трифон даёт ему весной и осенью коней, чтобы вспахать и посеять хлеб. Иначе бы пропали…

А у Мити тоже большая семья, а конь один. Земли-то много помещичьей дала советская власть, а обрабатывать её на одной лошади трудно. Приходится исполу кулаку отдавать. У них в селе тоже такой, как Трифон, кулачина есть. И только за то, что он на своих конях поле вспашет, отдай ему половину урожая. Вот отец и послал Митю в батраки. Наказал до тех пор батрачить, пока на коня денег не заработает… Во всём приходится кулаку угождать, день и ночь работать, чтоб из нужды выбраться…

— Да, ребята, — сказал отец, — трудновато вам ещё живётся. Одну революцию мы сделали, вторую ещё надо делать. Нужно организовать в артели бедняка и середняка, освобождать деревню от кулака…

— Оно бы, конечно, лучше, — тихо сказал Федя, оглядываясь на спящего Гришку…

— Да ведь когда это будет, — сказал Митя.

— Это от вас зависит. Вы почему не в комсомоле?

— В комсомол действительно идти надо! — сказал вдруг Митя. — Меня уж звали. Шут с ним, с конём. Теперь, говорят, есть такой трактор, в нем пятнадцать коней. Наши сельские в совхозе видали. Запрягли, говорят, в него пятнадцать телег, а ему нипочём, прёт как хочет. Вот тебе и стальной конь! И правит им молодой парень! Почему не я? Потому что он комсомолец! Его комсомол на курсы послал.

— Ну вот, и тебя пошлёт. А у кулака чему научиться?

И тут пошёл горячий разговор о тракторах, о том, что Ленин предлагает крестьянам пересесть с коня простого на коня стального.

Проспал Гришка!

Только рассвет прекратил беседу. Проснулся наконец Гришка. Высунул рыжую лохматую, как у собаки, голову и ничего спросонья не поймёт. Сидит против него у потухающего костерка пионер в красном галстуке. Откуда взялся? Как во сне. Протирает глаза:

— Ты, пионер, чего здесь?