Один из первых

— Да ты не расстраивайся, — сказал Кузьма, — у твоего отца лицо больное, про это наши бабы дома ещё говорили: «Рабочему-то, говорят, трудней; мужичок всегда в поле, на воле, а рабочий в душном помещении»…

Фролка несколько смутился, не ожидая такого отпора. Он был уверен, что я отвечу: «Буду учёным, инженером, командиром», словом, каким-нибудь начальником. Вот тогда бы он ухватился… А тут рабочим, да ещё книжки буду печатать. Действительно, крыть нечем, все знают пользу книжек. Чем бы ещё пионера смутить?

— Да! Фролка — он трепач известный, балабол подвесным, — сказала Маша баском.

— Горазд работать языком за отцовским батраком! — поддел Кузьма.

Один бойкий Парфенька почему-то молчал.

Видя, что настроение ребят не в его пользу, Фролка несколько пошёл на попятную:

— Да про вас с отцом речи нет. Нам не жалко, гуляйте, у нас свежего воздуха всем хватит… А вот зачем вы над нами смеётесь, что мы несознательные, в нечистую силу верим? Это вас ещё черти в оборот не брали… А как возьмут, первые напугаетесь.

— Вот и не напугаемся!

— А чего ж ты к барскому дому не поехал? Слабо́, пионер!

— Захочу и поеду!

— А ну захоти! Поезжай один!

Я молча повернул коня и поехал.

Громко захохотал вслед Фролка и, обернувшись к ребятам, подмигнул:

— Вот увидите, как удирать будет! Ох, раздразнили вы там нечистую силу!

И с этими словами подхватил свой полушубок, уздечку и исчез. Только было слышно в темноте, как по сырой луговине зачмокали кованые копыта его коня.

Привидения бывают

Ребята некоторое время помолчали.

— Сделает Фролка какую-нибудь беду, — сказал, оглянувшись, Парфенька.

— От него всего жди, — подтвердила Маша.

— Ишь, соловьём разливался! — сказал Кузьма и стал молча собираться.

— Покажет и тебе, Кузька, твоя мамка, что значит кузькина мать, — посмеялась Маша и стала собираться вслед за ним.

— А мы схитрим — костёр тут оставим, а сами, как подъедем к пионерчикову костерку, затаимся, — сообразил Парфенька.

Так и решили сделать.

Костёр долго ещё горел, видимый издалека, а ребят около него уже не было. Вслед за вожаками наехали и другие, ещё не знакомые мне ребята.

Доехав до развалин барского поместья, я стреножил коня, как научил меня отец, развёл костёр и приготовился встретить любую опасность.

«Ничего сверхъестественного в природе нет, — убеждал я себя, — это и наш вожатый говорил и мой отец. Здесь могут быть только волки, медведи. Но все дикие звери боятся огня. Это ещё первобытные люди знали. И спасались у костров даже от таких страшилищ, как пещерные медведи и саблезубые тигры… Вот и я: кто мне страшен у костра? Привидения, которых не бывает?»

И только я это подумал, как увидел привидение. Самое настоящее привидение вдруг появилось из-под земли среди развалин барского дома. Вначале там что-то зашипело, озарилось голубым огнём. Затем из-под земли медленно показалась голова с рогами… Голова эта изнутри вся светилась красным огнём. Из ноздрей её, из глаз сыпались искры. И эта ужасная голова поднималась всё выше и выше, и за ней вытягивалось длинное белое тело.

И как ни твёрдо я был уверен, что чертей не бывает, не мог унять дрожь в руках и ногах.

Конечно же, это привидение! А если это не привидение, тогда что же? Протёр глаза. Говорят, бывают такие видения, когда человек слишком взволнован и ему страшно, называется — галлюцинация. Нет, привидение не пропало, оно медленно надвигалось…

«Я пионер! Я смел! Я ничего не боюсь!»

Мои заклинания не помогали, привидение не исчезло, а всё подвигалось.

Не трусь, пионер!

Хотелось сорваться с места и бежать изо всех сил. Но я заставлял себя стоять на месте. Ведь моему отцу страшней было, когда под Каховкой на наших ползли танки белогвардейцев — стальные чудовища. Ведь устояли… Гранатами встретили.

Я нагнулся и вынул из костра большую, хорошо горящую головню…

Привидение при виде этого как-то несколько заколебалось, а затем снова пошло на меня.

Я сунул головню в костёр, чтобы побольше разгорелась, и, закусив губы, смотрел на медленно приближающееся чудовище. Сердце билось громко. Было обидно, что никто не видит моей храбрости.

Я вдруг так разозлился на привидение, что не стал дожидаться, когда оно приблизится и, может быть, сожрёт меня, а перешёл в атаку. Запустил одну горящую головню, вторую, третью и закричал почему-то:

— Брысь! Брысь, проклятая!

Головни летели, как гранаты; одна попала прямо в белое тело привидения, и оно вдруг попятилось, зашипело.

— Ага, шипишь! Не любишь! — закричал я и, схватив самую длинную и яркую головню, бросился вперёд.

И тут произошло самое неожиданное — привидение вдруг побежало! Сжалось как-то, словно сложилось пополам, огни в глазах его потухли, рога в темноте пропали, и всё оно потускнело.

— Ура-а! — раздалось вдруг позади.

Все ребята, тихо наблюдавшие мой поединок из темноты, похватав головешки из костра, бросились вдогонку за струсившим привидением. Они осмелели, когда увидели «наша берёт».

А привидение вдруг провалилось сквозь землю! На том месте, где оно исчезло, оказалась тёмная дыра… из которой пахло палёным.

Лезть в эту дыру никто, конечно, не решился.