Один плюс один

Даже если просто изучить даты, проставленные аккуратным автором под произведениями, мы увидим, что многие из них были закончены (доработаны) не в легендарные 80-е, а в середине 1990-х. Это уже новейшее время, наша эпоха — и, между прочим, эпоха, когда тандем Олди работал в полную силу. Повесть же «Путь проклятых» закончена, по сути, только в 1999 году. Таким образом, перед нами не проба пера начинающего автора, а творчество достаточно известного писателя. Но даже не хронология главное. Дмитрий Громов, как один из авторов «тандема» Олди и Дмитрий Громов-соло — разные писатели. Не рискну сказать «очень» — но все-таки разные.

Удивляться нечему. Соавторство — не арифметическая сумма двух авторов, а сложнейший синтез. Поэтому Громова-соавтора и Громова-автора можно и нужно сравнивать, но ни в коем случае нельзя отождествлять. Так что отбросим эпитеты «ранний» и «начинающий», сотрем с физиономии снисходительную мину. Есть писатель-фантаст Дмитрий Громов. Есть его творчество.

Об этом и поговорим.

Начнем с пространства.

Действие художественного произведения всегда происходит где-то, и это «где-то» весьма показательно. Одной из основных перемен, произошедших в отечественной фантастике после рубежного 1991-го, стало принципиальное изменение именно пространственных параметров. Это видно даже невооруженным глазом, но если подойти тщательно, сравнить место действия повестей и рассказов «советской» и нынешней фантастики, то различие станет еще более разительным. Но — не станем спешить с выводами, ведь речь сейчас не о фантастике «вообще», а о Дмитрии Громове.

Сначала о рассказах, поскольку они хронологически предшествуют повести. Что мы видим? Основные пространственные сегменты включают в себя:

1. «Нашу» современную действительность, прописанную самыми общими чертами, почти без конкретики («Ангел-Хранитель», «Ничей дом»).

2. Еще более условный «Запад», где «ихними» являются разве что имена и марки машин («Скользкий поворот», «Ступень»).

3. Абсолютно более условный космический мир будущего, причем не в ефремовско-стругацком, а во вполне «западном» варианте («Ограничение», «Холод», «Координаты смерти»).

Иногда эти миры демократично совмещаются («Уничтоженный рай», «Он не вернется»), но по-прежнему остаются самими собой. Исключения есть. Скажем, в любимой авторской новелле (Дмитрий Громов возвращался к ней пять раз!) «Разорванный круг» имеется в виду вроде бы Индия, но очень уж условная Индия, в которой собственно индийской является только фауна. И то исключительно в тигрином облике. Но о тиграх потом — и подробнее, пока же можно констатировать, что пространство рассказов — это хорошо известное нам пространство «старой доброй» советской фантастики. Конечно, не в полной мере и не абсолютно. В «нашей» действительности, которой по «старым» канонам положено быть уютной и доброй, появляются «нехорошие» спекулянты и даже бандиты («Монстр»). Да и «золотая» молодежь не слишком походит на граждан социалистического общества («Уничтоженный рай»), но в главном тенденция остается. И тут мы видим первое принципиальное отличие Дмитрия Громова от Громова — соавтора Олди. Даже доказывать не стоит: «пространство Олди» абсолютно иное. В этом смысле «миры» Дмитрия Громова куда более соотносятся с «мирами» его старшего современника Бориса Штерна (Штерна до «Эфиопа»), где мы можем увидеть практически то же самое. «Пространственно» Дмитрий Громов весьма традиционен. Это не в плюс и не в минус, ибо пространство — только сцена, на которую автор выпускает своих персонажей. Но и сцена о многом говорит.

Столь же традиционно время. Как и в большинстве произведений «старой доброй» фантастики практически отсутствует Прошлое. Есть Настоящее, опять-таки очень условное, с едва намеченными приметами (скажем, рок-музыка), есть условное, «обозначенное» Будущее. Как видим, и тут — дань традиции. Незачем подчеркивать, насколько это разнится с историко-мифологическим Временем Генри Лайона Олди!

Интересная особенность, характерная именно для «старой» фантастики. В случае, когда речь идет о Настоящем, место действия практически всегда неконкретно. Абстрактный город, абстрактный поселок, столь же абстрактная железнодорожная станция. Если вспомнить тщательно прописанные реалии из произведений Олди, сразу становится ясно: дело не в умении или неумении конкретизировать Пространство. Громову-соавтору такое вполне по плечу, но главное — это нужно. Громову-автору конкретика не требуется, его сцена — аскетична, почти лишена деталей.

Таким образом, пространственно-временной континуум Дмитрия Громова и традиционен, и оригинален. Громов-автор, в отличие от Громова-соавтора, предпочитает классические декорации.

Несколько иное мы видим в повести «Путь проклятых», завершенной почти на рубеже веков. Но и здесь реалии весьма условны. «Новейшее время» с его особенностями и приметами лишь обозначено. Вновь декорации, причем весьма абстрактные.

Отчего так? Если мы наблюдаем повторяемость приема, случайность, конечно же, отпадает. Остается подумать о задаче.