Один плюс один

Вот и помог («Ангел-Хранитель»). Угнездился в черепе Внутренний Голос и принялся давать добрые советы. Добрые-добрые, правильные-правильные… Да так, что очень скоро герою пришлось делать выбор: остаться человеком или успешно превратиться в персонаж из театра Карабаса-Барабаса. Правда, Карабас-Барабас попался добрый, почему бы не согласиться? А то, что от этой доброты и от этой правильности другие пострадают, так что за беда? Ведь жизнь — она одна, единственная.

Притча — притча о выборе. Стать деревянненьким Буратиной на веревочках — или шагнуть под вылетевшие из-за угла синие «Жигули». Каждый выбирает по себе.

Остальные рассказы цикла — о том же, только выбор разный. Человек должен верить в себя, не бояться, и тогда раскрепощенная мысль и свободная воля унесут его на край Вселенной — и позволят вернуться («Ограничение»). Человек должен прожить свою жизнь, а не сдаваться в плен, дабы оказаться интернированным в очередном искусственном Раю («Уничтоженный рай»). Иное дело, рай, сконструированный злодеями с далекой планеты Серал, какой-то ущербный, непривлекательный. Но это для главного героя он такой, другие же охотно делают последний шаг — и застывают мраморными Лаокоонами. И не только на чужой планете, на родной Земле тоже. В том и беда, в том-то и опасность. Поэтому самое время перевести регулятор дезинтегратора на разряд полной мощности…

«Старую, добрую» фантастику (в первую очередь, конечно, «ихнюю») часто обвиняли в «стрелковом» уклоне. Бластеры, те же дезинтеграторы, лазеры всякие… Все это верно, но что делать? Чем и как противостоять? Ревнители морали-нравственности не замечали, что в самой «правильной» нашей фантастике (той, что про тополь быстрорастущий) ситуация почти аналогична. Герои с горящими от энтузиазма глазами тоже ведут борьбу, но — и в этом разница — не своим руками, а с помощью вовремя появившихся сотрудников из соответствующих ведомств, которые и достают из кобуры упомянутые бластеры. Так что честнее, в конце концов? Свистеть галактическому патрулю — или самому перевести регулятор дезинтегратора? Тем более если на раздумье и времени-то не остается. Впрочем, альтернатива тоже есть — «Воин» его девушку подонок тянет в подворотню, а он… «По щекам его текли слезы»

. Литературоведам-извращенцам, помешавшимся на Достоевском, такое определенно по душе. Но не нормальным же людям! И незачем в тысячный раз повторять фразу о необходимости подставлять вторую щеку. Тот, Кто сие сказал, в случае упомянутой необходимости брал в руку бич и шел вполне «реально» разбираться — один на толпу. Так что нечего! А кто именно в этой толпе — храмовый торговец или пришелец-экспериментатор, ставящий опыт над безвинными сапиенсами, не принципиально. «В следующее мгновение безжалостный удар проломил ему череп». Именно. И не надо про слезу ребенка, осточертело!

И, наконец, о главном — о жизни, о смерти и о любви («Скользкий поворот»). Конечно, поверить в двигатель, работающий на энергии этой самой любви, можно лишь в притче. Но все-таки можно, тем более обстоятельства не так и принципиальны. Какая разница — очередные, слегка сдвинутые «по фазе», пришельцы — или свои же земляки с чековыми книжками и револьверами? Выбирать все равно придется, и тогда станет ясно, что даже развилка между жизнью и смертью не так важна, как между Свободой и ее отсутствием. А нет свободы — нет и любви. Аксиома!

И я выжал газ до упора.

Но как же тигры? Где они, светлогорящие? Ведь если заявлено, обещано, то… Да вот же они, вот! Второй цикл рассказов («Разорванный круг») именно о них — о тех, которые из глубины полночной чащи.

Итак, тигры. А если точнее: итак, тигры?

И в самом деле, почему именно они? Тем более, совершенно очевидно, что появление этих усатых и полосатых отнюдь не случайность. Дмитрий Громов пишет о тиграх регулярно и с явным удовольствием. Далеко не все из созданного и изданного вошло в данный сборник. Можно вспомнить и написанное соло, Громовым-автором («Новый друг комиссара Фухе»)[10], и им же в Олди-соавторстве («Хоанга»). И всюду эти грациозные кошки вызывают явное авторское восхищение. Так почему?

Конечно же, на первом плане — эстетика. Даже тот, кто никогда не бродил по тропам Уссурийского края, кто и зоопарк обходит стороной, должен признать: красиво! Умная, сильная, бесстрашная полосатая молния. Даже лев, пусть он и царь зверей, на таком фоне невольно тушуется. Есть чем восхищаться, есть!

Все это так, но сквозь полосатую шкуру проступает нечто глубинное, но тоже вполне очевидное. Светлогоряший зверь для автора — прежде всего очень хороший человек. Именно человек, ибо добродетели его исключительно наши, сапиенсные. Можно даже уточнить: самые лучшие из нас, людей, — тигры.