Один плюс один

Чиано лез медленно, одеревеневшие от холода руки и ноги не хотели слушаться. Сторож обругал его, и когда Чиано наконец выбрался из ямы, дал ему хорошего пинка.

— Иди! Наши господа тхуны хотят поговорить с тобой.

Чиано побрел по каменистой, с выбоинами, тропинке, которая вела к укрепленному пункту тхунов. Сторож шел сзади, с винтовкой наперевес.

Из предрассветного тумана показалась увенчанная рядами колючей проволоки сырая бетонная стена укрепленного пункта. Из-под проволоки торчали черные стволы лучеметов. У пропускника стоял тхун в черном панцире (отец называл его почему-то скафандром) и прозрачном шлеме, с импульсатором у пояса.

— Господин, я привел его, — сказал позади сторож.

— Можешь идти, — голос тхуна был каким-то безжизненным, механическим, лишенным интонаций. — А ты следуй за мной.

Не дожидаясь Чиано, тхун скрылся за дверью. Чиано оглянулся. Сторож уже пошел обратно и успел скрыться в тумане. Вот сейчас можно прыгнуть в сторону с тропинки и убежать. Гнаться за ним вряд ли будут, а если и погонятся, то в таком тумане все равно не найдут.

Чиано сам испугался своих мыслей. Ну, убежит он — а потом что? Куда податься, где жить, где найти еду? Правда, говорят, в горах живут чики, которые не подчиняются тхунам, и даже иногда нападают на них. Но это, скорее всего, тоже сказки.

Чиано помедлил немного и вслед за тхуном вошел в караульное помещение. Здесь были грубые бетонные стены, такой же бетонный пол, железный стол, несколько табуретов. В углу, за решеткой — аккуратно выставленные в ряд лучеметы с длинными стволами. Под потолком горели резавшие глаза ярко-белые лампы. Их свет, казалось, проникал даже сквозь закрытые веки.

На табуретах сидели два тхуна, а тот, что вошел, стал у двери, рядом с Чиано.

— Итак, ты участвовал в заговоре? — спросил сидевший ближе.

— Нет, господин.

— Но ты знал про заговор?

— Нет, господин.

— Ты лжешь.

— Нет, господин. Отец мне ничего не говорил. Я сам узнал, что он заговорщик, только когда его арестовали.

— Почему же наш осведомитель назвал тебя заговорщиком?

— Вы говорите о Пино, господин?

— Неважно. Отвечай на вопрос!

— Пино требовал с меня десять пеко. А когда я отказался, он сказал, что сообщит вам, что я заговорщик, и меня бросят в яму. Но где я мог взять десять пеко? И я ни в чем не виноват! Пино сказал вам неправду, господин.

— Хорошо, мы разберемся с Пино. А как ты можешь доказать, что ты действительно не заговорщик и ничего не знал о заговоре?

— …Не знаю… Спросите моего отца! Он подтвердит: я ничего не знал. Он мне не доверял!

— Хорошо. Мы поверим тебе на первый раз. Завтра утром ты пойдешь на площадь и посмотришь, что бывает с заговорщиками. Ты будешь стоять в первом ряду и смотреть. Понял?

— Понял, господин.

— Вот и хорошо. А сейчас иди на работу.

* * *

Толпа собралась большая — присутствовать при казни должны были все жители поселка. Чиано, как ему и велели, пробрался в первый ряд. Посреди площади выложили длинный штабель дров, и над ним возвышалось девять столбов, к которым сегодня привяжут мятежников. В воздухе чувствовался запах бензина, которым один из тхунов поливал дрова. Еще четверо, в своих неизменных панцирях и шлемах, с импульсаторами у пояса, прохаживались по площади. Один налаживал установленный чуть поодаль огнемет.

По низкому серому небу ползли неприветливые свинцовые тучи. Было холодно. Порывы ветра пронизывали до костей, ветхие штаны и роба почти не защищали. Чиано переминался с ноги на ногу, тер ладони друг о друга, но это мало помогало. «Скорей бы уж!» — вертелась в голове единственная мысль.

Толпа справа зашумела и расступилась. Шестеро тхунов вывели на площадь заговорщиков. Их выстроили перед штабелем, лицом к толпе, и один из тхунов начал читать приговор. Читал он долго и нудно, монотонным, бесцветным голосом. Арестованных обвиняли в организации заговора, в хранении оружия, в подстрекательстве к бунту и во многом другом, и приговаривали к смертной казни через сожжение.

Пока тхун читал приговор, Чиано все время смотрел на отца. Чиано думал — отец будет раскаиваться, просить о снисхождении, и даже втайне надеялся, что его, может быть, помилуют. Но в глазах отца он не видел ни страха, ни раскаяния, ни сожаления — только горечь и бесконечная усталость. Казалось, он тоже ждал, когда же это все закончится.

Тхун дочитал приговор и, сложив лист вчетверо, спрятал в планшет. Приговоренных подвели к столбам. Но тут произошла заминка. Из толпы вырвалась женщина, вся в черном, и, плача, бросилась в ноги тхунам. Чиано узнал свою мать. Она умоляла тхунов пощадить ее мужа, плача, ползала на коленях, хватая их за руки. Один из тхунов пнул ее ногой, и она упала в пыль; попыталась подняться, но не смогла. Тогда, отчаявшись, она стала призывать проклятия на головы тхунов. Двое тхунов схватили ее и тоже поволокли к штабелю дров.