Один. Сто ночей с читателем

В чём причина его поразительной аттрактивности, его привлекательности? «Беня говорит мало, но он говорит смачно. Он говорит мало, но хочется, чтобы он сказал ещё что-нибудь».

Вот Бабель сказал мало, но смачно, и хочется, чтобы он говорил ещё. И русская литература живёт надеждой обнаружения его текстов, изъятых при аресте в 1940 году. Но дело в том, что феномен Бабеля пока ещё не освещён, не разработан. Я сейчас буду говорить вещи опасные, крамольные. Не хотите – не слушайте. В них, наверное, есть какой-то вызов, но мне так кажется.

Один из главных парадоксов – то, что у меня в книжке про Маяковского названо «шоком двадцатых», – заключается в том, что главным героем двадцатых годов стал не победивший пролетарий или не сопротивляющийся белый, а главным героем двадцатых годов стал плут. Расцвет пикарески, расцвет плутовского романа. И мы об этом уже говорили. Но не только в этом дело.

Дело в том, что Беня Крик, главный бабелевский герой, герой «Одесских рассказов» – это герой такого нового ветхозаветного эпоса. Ведь что происходит в «Одесских рассказах» (и в бабелевском сценарии «Беня Крик», и в гениальной пьесе «Закат», которую Маяковский так любил вслух читать)? Там история о том, как рушится ветхозаветный мир, как дети восстают на отца, как мир отца, только что построенный или давно построенный, но шатающийся, рухнул и накрыл собой всех. Есть подробная работа Виктории Миленко «Плутовской герой русской советской прозы 1920-х годов: проблемы типологии»[35]

. Это единственная известная мне работа, где прослежены типологически герои-плуты: Хуренито, Ибикус, Бендер – конечно и в первую очередь – и Беня Крик, он из той же породы.

Этот новый эпос (страшную вещь сейчас скажу!) – в жанре высокой пародии выполненная, пародийная, травестийная версия Евангелия. И тогда получается, что Евангелие по отношению к Ветхому Завету – первый плутовской роман в литературе. Это не значит, что Христос – это образ плута, трикстера. Нет, это значит, что он – образ великого нарушителя, «великого провокатора», как называют Хулио Хуренито. Хулио Хуренито с учениками – без сомнения, христологическая фигура.

И Беня Крик – это такая же фигура, такая же попытка заменить отца, попытка выжить в мире, в котором отца больше нет. Он же ниспровергает отца, по сути дела, вместе с братом своим. И в результате он, как и Бендер, как и Хулио Хуренито, – это фигуры жертвенные, фигуры обречённые. Беня Крик должен погибнуть. Почему? Потому что в мире, лишённом отца, нет больше закона и нет места ему. Он со своим трикстерством, со своим плутовством не может удержать расползающийся мир. Беня Крик порождён революцией. И Беня Крик – жертва этой революции.

Что касается стилистики Бабеля, которая так привлекательна и так неотразима. Я думаю, это тоже стилистика на 90 процентов ветхозаветная. Бабель получил талмудическое образование, прекрасно знал Библию, многому у неё научился. Бабелевский стиль – это синтез французского натурализма Мопассана, Золя и ветхозаветной стилистики. Христианства, мне кажется, Бабель не чувствовал вообще. Отсюда и его достаточно кощунственные тексты вроде «Сашки Христоса» или «Иисусова греха». Но главная тема Бабеля, конечно, главная трагедия Бабеля – это патриархальный мир, в котором рухнул отец, в котором нет больше отца.

В чём отличие мира «Одесских рассказов» от мира «Конармии»? Главное различие в том, что в мире «Конармии» все друг другу чужие, а в мире «Одесских рассказов» все свои. Налётчики дружелюбно грабят, даже дружелюбно убивают. Желая получить от Тартаковского выкуп, Беня отправляет ему любезное письмо: «Многоуважаемый Рувим Осипович! Будьте настолько любезны положить к субботе под бочку с дождевой водой… – и так далее. – В случае отказа, как вы это себе в последнее время стали позволять, вас ждёт большое разочарование в вашей семейной жизни. С почтением знакомый вам Бенцион Крик».

А Тартаковский ему отвечает: «Беня! Если бы ты был идиот, то я бы написал тебе как идиоту! Но я тебя за такого не знаю, и упаси боже тебя за такого знать». То есть они все находятся, как говорил Фазиль Искандер, «в едином строматическом бульоне» – все плавают в атмосфере благодушия, праздности, воровства, бандитизма, торговли, южной лени, секса и так далее. Мир «Одесских рассказов» – это мир, зачаровавший Бабеля общей патриархальной культурой.

И вот эта культура рухнула. Рухнул мир, в котором все могли договориться. И начался страшный мир «Конармии», в котором Бабель, притворяющийся Кириллом Лютовым (под этим псевдонимом он писал в «Красном кавалеристе»), хочет стать своим, хочет добиться, чтобы люди перестали смеяться вслед ему и его лошади. Евреи чужие всем – и полякам, и конармейцам. Украинцы чужие русским. Белые ненавидят красных. Между начдивами постоянные конфликты. Это мир тотального отчуждения, в котором только жестокостью можно купить какую-то легитимность.