Одиночество героя

…Чика Гамаюн выглядел внушительно. Здоровенный дядек лет на пятьдесят. Чем-то напоминает бывшего премьера Черномырдина, в выпуклых глазах точно такое же обиженно-наивное выражение. Вовсе не похож на молодых, нервных, взвинченных, хитроумных главарей московских группировок. Одно слово — мужик. Про себя он так и говорил: «Мы кубанские казаки, у нас все запросто, по-домашнему, как деды-прадеды завещали». Если не знать, нипочем не догадаешься, что этот увалень, выполняя дедов завет, прошагал к своему нынешнему солидному положению через десятки трупов, увязнув по колено в крови. Но это, разумеется, молодцу не в упрек. Как остроумно заметил один из видных теоретиков рынка, все Морганы наживали свое состояние пиратским путем. В сравнении со знаменитым ростовчанином прокурор Громов, тоже осанистый и мордастый, все же терялся, уступал в габаритах, хотя и он не лыком шит; как и Чика, собственным лбом протаранил путь наверх, к общечеловеческим ценностям. В отличие от ростовчанина на нем поменьше крови, он сразу, еще при Горби, почуял, куда ветер дует, своевременно примкнул к демократической тусовке и вместе со всей остальной творческой интеллигенцией лишь науськивал одну часть быдла на другую. Конечно, за права человека боролся беспощадно, но в переделе собственности практически не участвовал. Стоял в стороне, широко расставя руки, посмеивался над нелепым беснованием россиян да ловил сытные куски пирога, сыпавшиеся прямо с неба. К празднованию Дня независимости США его опять наградили каким-то орденком за заслуги перед отечеством, но должность прокурора его уже тяготила. С каждым днем она становилась все опаснее. Харитон Давыдович чувствовал, что пора куда-то дальше продвигаться, хотя пока не знал куда. Но время поджимало. С весны девяносто седьмого года или, пожалуй, чуть раньше, прокуроров, судей и всю остальную мелкую юридическую братию начали крушить наравне с предпринимателями и воровскими авторитетами. Вероятно, российский социум переступил на низшую ступеньку распада, где его уже не удерживали никакие тормоза…

Расположились в каминном зале — помещении в зеленых тонах: зеленые диваны, зеленые кресла, зеленая поверхность карточного стола, — и только пламя в камине вплетало в сплошную зелень причудливые нежно-лиловые и багряные нити. Прислуживал игрокам Вадик-сосун, паренек лет двадцати в бежевой курточке, с изъеденными наркотой, блеклыми, как у покойника, глазами. Менял пепельницы, смешивал коктейли.

В салоне у Маши Шереметовой не признавали никаких белотов, префиков, покеров, вистов и прочей аристократической чепухи, играли исключительно в примитивное тюремное очко с подбором, причем на наличные при любых ставках. В этом был свой шик, некоторые гости только затем и приезжали, чтобы освежить в памяти счастливые впечатления преступной молодости. Еще нюанс: шулеров сюда не пускали, игра велась честно. Был случай, когда в салон под видом рижского коммивояжера проник известный московский кидала Вася Шмуц и раздел донага двух депутатов и вора в законе Егора Евламповича Собакина (Черенок), но недолго радовался. Мало того, что у Шмуца отобрали весь выигрыш, вдобавок он принял мученическую смерть: его распяли в гардеробе и паяльной лампой выжгли на груди бубнового туза. Труп несчастного кидалы двое суток болтался на вешалке, отпугивая своим необычным видом слабонервных посетителей. Жестокий урок, но с тех пор карточные мошенники обходили Машин салон за версту.

Прокурор Громов представил Сашу Бубона как французского рантье. Чика с доброй улыбкой пожал ему руку:

— Давай, месье, присаживайся, вдвоем скучновато.

Тут же Вадим подлетел со стаканом пойла. И началась расслабуха.