Одиночество героя

Жанну он с тех пор видел от силы раза два в год. Жизнь понеслась со скоростью курьерского поезда: зазевайся чуток — и сбросит на насыпь, костей не соберешь. Налаживание деловых цепочек, аренда помещений, наем сотрудников, обустройство небольшого заводика под Гданьском — все это требовало огромного напряжения сил, точного расчета, предусмотрительности и коммерческой интуиции. Через полгода из Польши через Белоруссию пошла первая продукция, заработали сразу три торговых коридора, отмеченных на личной карте Бубона огненными стрелами. Каждая такая стрела прибавила на его личный счет в Цюрихе по двести тысяч долларов.

Главным партнером в Москве, как и говорил Валерик, стал тридцатилетний Захарка Покровский, эстонский эмигрант. Они довольно быстро и близко сошлись. В выразительных, выпуклых глазах Захарки плавала бездонная мгла. Он больше всего напоминал бродячего музыканта, которого в ближайшем лесу ограбили разбойники: пожалейте меня, люди, вы же видите, как мне плохо! Но за робкой, печальной внешностью скрывался неукротимый, мужественный долларовый боец. Его скромный «Форум-интернешнл» качал деньги, как мощный компрессор. Захарка разработал и внедрил сложнейшую модель оборота средств, в которой цепочка «наркота — деньги — наркота» просвечивала едва заметной паутинкой. У него был не ум, а компьютер. Когда он учился на математическом факультете таллиннского университета и потом год в аспирантуре, ему прочили блестящее научное будущее, да он и сам со школьной скамьи ощущал себя как бы уже состоявшимся нобелевским лауреатом. Однако его академическим мечтам не суждено было сбыться. Можно, наверное, винить в этом обстоятельства, но это не вся правда. Действительно, когда началась либеральная заваруха по разделу СССР, Захарка в какой-то период втянулся в политическую кутерьму и ему стало не до занятий. Манифестации, митинги, тайные сходки, романтический энтузиазм студенческой молодежи, азартная схватка с коммунистическим монстром, у которого подкашивались ноги, — все это увлекло, затянуло, воспалило воображение, но так же быстро он и охладел, как воспламенился. Он скоро разобрался, что на самом деле происходит в богоспасаемом отечестве, и в частности в независимой, гордой Эстонии. Его напугали люди, которые воспользовались благоприятным историческим моментом и захватили власть. Всем своим обликом и повадкой они слишком напоминали немецких штурмовиков, да они и не скрывали своих истинных убеждений. От кого теперь скрывать? Наша взяла! Не нужно было обладать интеллектом и чутьем Захарки Покровского, чтобы прочитать на их лицах высокомерное презрение и роковой приговор. Сумрачные, сосредоточенные парни, занятые обустройством новой, счастливой жизни, при встречах с Захаркой Покровским, который представлял демократическое крыло университетской ассоциации «За свободную экономику», кривились, как от зубной боли, словно недоумевая, почему приговор до сих пор не приведен в исполнение.

Он бежал от них в Москву, куда искони бежали угнетенцы с окраин России.

Почему в Москве он не вернулся к занятиям наукой и как влился в группировку чумаков — это особая история, ее подробностей Симон Барбье не знал.

Работать с Захаркой было легко, легче не бывает, но дружить — трудно. В делах он никогда не терял присутствия духа и всегда находил выход из самого запутанного положения, но в обычной жизни чересчур часто погружался в болезненные, провидческие настроения.

— Нас все ненавидят, — вещал он, смущая Бубона запредельной печалью мглистых очей. — Мы никому не делаем зла, несем людям свет, но ненависть вокруг нас сгущается в свинцовую плиту, ее тяжесть непереносима.

— Кого это нас? — уточнял Симон-Бубон.

— Я имею в виду не только евреев, нет. Всех, кто сумел подняться над серой средой, кто возвысился благодаря уму и таланту. Люди не прощают превосходства. Они стараются уничтожить тех, в ком есть Божья искра. В России это особенно заметно.

Здесь все от мала до велика повязаны идеей уравниловки, как каторжной цепью. Они называют это социальной справедливостью. Социальная справедливость такая же утопия, Саня, как воскрешение из мертвых. Но пока Россия больна ею, в ней будет царствовать палач.

Симон-Барбье пытался отвлечь соратника от мрачных мыслей, рассказывал свежий анекдот, звал к девочкам, но Захарка лишь грустно улыбался в ответ.