Одиночество вместе

Лидия Сергеевна отложила на подоконник вышивание, которым была занята, а Петр Иванович сбросил с себя халат, нагишом перевернулся на кровати, уткнулся лицом в подушку и зажмурил глаза в ожидании блаженства.

Казалось бы, так напугавший Петра Ивановича эпизод с внезапным приступом остался в прошлом, и лучше всего было бы поскорее забыть о нем, но Петр Иванович помнил. И помнил потому, что спустя короткое время боль заявила о себе вновь, и уже более не покидала приглянувшегося ей тела Петра Ивановича. Сначала день-другой, потом неделя, потом целый месяц – нытье в пояснице не прекращалось.

Любой на его месте немедленно кинулся бы к врачу. Петр Иванович ни к какому врачу не пошел. Он также ничего не рассказал жене, зная, что она тотчас поднимет ненужный переполох. Вместо этого он затаился, тревожно наблюдая за своими новыми ощущениями. Видя, что боль, хоть и терпимая, но раздражающая, упорно засела в нем, словно заноза, Петр Иванович злился. Он чувствовал, что попал в тупиковую ситуацию, и не знал, как из нее выпутаться.

Дело в том, что он никогда не сталкивался с медициной, обследованиями и прочим, и категорически не собирался сталкиваться и дальше, несмотря на внезапное недомогание, которое своей назойливостью и болезненностью заявляло о том, что игнорировать ее, как какую-нибудь пустяковую простуду, не следовало бы. Но мысль о том, чтобы идти лечиться, вызывала у Петра Ивановича досадливую гримасу и внутренний протест. Ну побаливает слегка, ну и что, это еще не повод паниковать. Главное – без фанатизма! Зачем форсировать события? Лида – другое дело, та постоянно проверялась, то к одному врачу побежит сутра, то к другому запишется на прием. Но ведь женщинам без этого никак. А мужчине зачем? Тем более что до недавнего времени все было прекрасно, никто даже и думать не думал, что есть какая-то спина, которая к тому же может болеть.

Петр Иванович презирал отечественную медицину. Он не только презирал, он отрицал ее. Он и слышать не хотел о том, чтобы идти в поликлинику, стоять в толпе пенсионеров, слушать их трескотню и перебранки. Да и потом – что может путного сказать обычный терапевт? Бесплатный терапевт (хорошо если не с купленным дипломом), привыкший тихо-ровно сидеть в своем кабинете, выписывая никому не нужные рецепты или озвучивая глупые диагнозы, придуманные на ходу. Петр Иванович не имел против них ничего личного, пусть сидят и дальше. Все они наверняка хорошие ребята, эти врачи. Только себя как их клиента он не видел ни под каким соусом. Просто бесплатного ничего не бывает. Бесплатное, некачественное, притянутое за уши лечение вызывало у Петра Ивановича искреннее отвращение. Конечно, государство обязано предоставить бесплатное лечение, и многие больные, не имеющие средств платить, пользуются этим лечением, надеясь на улучшение своего состояния. Но значит ли это, что и врач должен работать бесплатно, и при этом работать хорошо? Нет, был убежден Петр Иванович. Мизерная зарплата унижает, унижение формирует комплекс неполноценности, который в свою очередь порождает озлобленность. А уж озлобленность, смаковал Петр Иванович свои экономические теории, стимулирует желание отыграться на ближнем, приобщить последнего к лишениям и горестям, чтобы жизнь сладкой не казалась. К врачам эта теория подходила как нельзя лучше. Да и сами эти врачи настолько привыкли уже, наверное, работать задарма, что, покажи им купюру и пообещай отдать им ее за хорошую работу, они, напрягая память и пытаясь вспомнить, чему их учили в медицинских вузах или училищах, так, пожалуй, ничего и не вспомнят.

Жена недавно рассказала возмутительный случай. У ее знакомых годовалый ребенок в течение недели испытывал приступы удушья. Несколько раз приезжала неотложка, но врачи не видели ничего страшного в состоянии младенца, фиксировали ложные вызовы, грозили штрафами. А через неделю девочка-крошка, любимица родителей и бабушки, умерла. Ай да врачи! Зато гудеть-заливаться на всю улицу, особенно когда затор на дороге – в этом им нет равных! Двадцать лет назад, в Архангельске, мать Петра Ивановича умерла от рака. Бюджетный медработник из районной поликлиники в течение нескольких лет в упор не видел на снимках (или не хотел видеть, или попросту не понимал, что он видит), как рак сантиметр за сантиметром пожирает ее печень. Зато потом, когда не увидеть огромную опухоль было уже невозможно, бюджетный медработник добродушно развел руками: так ей сколько лет-то? Чуть меньше семидесяти. Ну а что вы хотели! Пожила уже! Точно он был поставлен высшими силами распределять, кто «пожил уже», а кто еще нет.