Одиночество вместе

Да, Андрей знал это слово. Он слышал, как оно произносилось разными людьми, видел в кино, читал о нем, как и о некоторых других словах из той же категории: СПИД, убийство, смерть, война, теракт, крушение, катастрофа. Это все были ненастоящие слова, какие-то символические, декоративные, придуманные для острастки, происходящие где-то далеко, за горами и морями, не здесь, не в его жизни, с другими, ненастоящими людьми. А он как будто был застрахован от них, его это не касалось никоим образом. Он мог посочувствовать, но не принять. Даже тогда, когда-то двадцать лет назад, когда в Архангельске умерла его бабушка. Но он был ребенком, к тому же плохо знал эту бабушку, папину маму. Он видел тогда испуганные глаза отца, и не понимал, почему ему, Андрею, не страшно, почему вообще должно быть страшно. Скорее всего, тогда и узналось это слово, и то, что подразумевается под ним, есть нечто плохое, злое, и оно существует в этом мире. Может быть, узнав именно это слово, он впервые задумался о жизни и смерти, и впервые испытал первобытный ужас перед смертью, но все равно, это была лишь абстракция, никак не проявляющая себя наяву. Взрослым он вообще относился к этому слову с равнодушным снисхождением: чему быть, того не миновать (в расчете на то, что минует, с уверенностью, что минует)… и вот в один момент это слово обрело плоть, проникло в его жизнь, вгрызлось в его нутро, прорвало внутренности, впилось в мозг, взрезало глазные яблоки.

– Я приеду завтра, – сказал он матери глухо, подавленно.

– Ладно, давай, позже созвонимся, мы тут уже пришли, некогда, – заторопилась Лидия Сергеевна.

– Да, да, давай, конечно.

Лидия Сергеевна, прервав разговор, оставила Андрея в полной тишине. Андрей почувствовал жуткую усталость, совершенный упадок сил, веки отяжелели, он прикрыл глаза. Ему захотелось немедленно лечь и уснуть, чтобы, проснувшись, с облегчением понять, что это был лишь очередной кошмарный сон. Ведь так много снится ему последнее время подобной чернухи. Так почему бы еще одной не промелькнуть, напугать и тут же не исчезнуть?

Его начинало лихорадить. Он перенес пепельницу с балкона на кухню, и стал курить одну сигарету за другой, с силой выдыхая дым в прозрачные кухонные шторы. Ошарашенный, он не заметил, как машинально вскипятил чайник, налил полную кружку кипятка и отхлебнул. Небо моментально обварилось, облезло и заныло. Он тотчас выплюнул кипяток на пол и, не обращая внимания на боль, даже обрадовавшись ей, стал курить дальше, целенаправленно, яростно, затягиваясь по полсигареты, приканчивая одну и тут же поджигая в трясущихся пальцах следующую, пока не выкурил за пятнадцать минут почти целую пачку. Лихорадка переросла в крупный озноб, практически в судороги. Несколько раз он кидался к раковине, и его выворачивало. Он еще не завтракал, поэтому спазмы пустого желудка, которому нечего было отдать, были особенно изнуряющими.

– Заюнь, ну что там? – спросил Петр Иванович.

Они старались не смотреть на него. Людмила Ивановна скромно села на стул.

– Дальше проверять, что… пока ничего не понятно, – сердито вполголоса, чтобы не привлекать внимание соседей, проговорила Лидия Сергеевна, изобразив крайнее недовольство. Она стала копаться в спортивной сумке, достала оттуда пачку подгузников, чтобы переодевать мужа.

– Что может быть непонятно? – раздражился в свою очередь Петр Иванович, также вполголоса. – Опухоль, которую нужно как можно скорее удалять! Что еще проверять?

– Все проверять, Петя, весь организм… Все то, что ты отказывался делать эти годы. И опухоль твою тоже проверять, еще раз…

– Так поехали в Институт позвоночника, пусть там и проверяют!

– Какой тебе Институт позвоночника! Засвербило, услышал! Так тебя туда и взяли с улицы! Направление нужно.

– Что за направление? Откуда?

– Отсюда – откуда. Оттуда, где тебе диагноз поставили первичный. Справка, что тебя обследовали и рекомендовали именно туда… просто так никто тебя не возьмет. Размечтался.

– Ну хорошо. И сколько-же здесь лежать?

– Сколько скажут, столько и будем лежать! – вспыхнула Лидия Сергеевна. – Около недели… я пока за это время узнаю про Институт, съезжу.

– Неделю! – подпрыгнул на своей койке Петр Иванович. – Они что тут, совсем с ума посходили! Что можно проверять целую неделю!

Дотошность мужа, его капризы, необходимость лавировать между его вопросами и при этом не сорваться, не разрыдаться навзрыд, не завопить в голос… это было невыносимо. Нужно было спровоцировать небольшую ссору, чтобы какое-то время не разговаривать, дать себе передышку.

– Вообще – скажи спасибо, что тебя здесь согласились проверять! Отправили бы домой, и сидел бы, ждал… Посмотрите-ка на него, барин нашелся: там ему не так, здесь не годится! Неизвестно еще, сколько это стоило бы в твоем Институте. Все! Сказано – здесь, значит, здесь.