Одиночка

рапортует ветеранам о свершеньях и победах.

Машут девочки руками под «Прощание славянки».

Жаль, дороги с дураками снова ссорятся по пьянке.

                                 Как узнаешь что почём,

                                 будешь тёртым калачом.

                               «Ну,  рыгнул в лицо спросонок».

                               «Развалили нас масоны».

                               «Вторгся в Божию обитель

                               беззащитный истребитель».

На троллейбусе, слетая, едет Белочка с Рогами

и поглядывает в окна, где  акации качают

мирно спящего младенца. Сочиняет оригами

бездыханная мамаша, поднабравшаяся, чаю,

на троллейбусной площадке позабывшая коляску

с деревянною лошадкой. Гонит пони свистопляска.

                              «Проходите в кабинет.

                               Есть ребёнок, мамы нет».

                              «Слышен запах карамели».

                              «Нашу  девочку имели!

                               Всё проклятые мигранты!»

                              «Что за дача без веранды?»

На метро Контора мчится, в сахар жаждет воплотиться

с лёгким привкусом пустого, отвратительного чая.

С  ложью,  политой слезами, скороходит небылица

и с циничною ухмылкой на вопросы отвечает.

Вот опять дурные вести, словно козыри в колоде,

заменяют бег на месте под количество мелодий.

                         Знать, пронёсся ураган.

                         Деньги делает наган.

                         «У него на пол-шестого.

                         Я к минету не готова».

                         «Тролля злобного забаньте!»

                         «Чёрт-те что и сбоку бантик».

Широка страна родная, но пространство год от года

потихоньку покоряем, сокращая неустанно.

Кораблю с названьем гордым улыбается погода.

Экипаж, в тайге скучая, пишет письма капитану.

Эффективный управленец, чтобы не было так больно,

предлагает соль и перец. Тянет песнь, скорбя, невольник.

                                 Золотые купола.

                                Из яйца торчит игла.

                                «В сотый раз на те же грабли».

                                 «От инфаркта лечат капли».

                                «Ты слыхала, вот так номер,

                                наш сосед недавно помер».

По волнам плывёт кораблик. Мысли прячут за фальшбортом

огоньки святого Эльма или,  может, отраженье

чётко видимых плевочков. Где Вернадского реторты,

где-то возле обезьяны, там начало всех движений.

Зачерпнув воды из лужи, судно всё-таки стремится

к  хоть какой-нибудь, но суше, над волнами вьётся птица.

                                  Неба выцвела пастель,

                                  хрипло стонет коростель.

                                  «Что назначено судьбою

                                  выпадает нам с тобою.

                                  Время растворяет лица,

                                  дав событиям продлиться.

                                  Опоздали на раздачу:

                                  наших нет, а нас тем паче.

                                  Не печалься, может случай

                                  рассудил, как будет лучше.»

Разговорное

Говорит "вчера", что "сегодня" было.

Нынче говорят, что вчера постыло.

Говорит уха: о судьбе лопочет.

Голубь во дворе гулит всё, что кочет.

Говорят дома, говорят деревья,

с городом ещё говорит деревня.

Водка говорит, догоняясь пивом,

с дядькой – бузина, с резедой – крапива.

Разговор идёт о делах насущных:

крейсеру не стать авианесущим,

подковать блоху не удасться правой.

Кулачками в грудь бьёт себя неправда,

хилое "вчера" приручить пытаясь;

к волку лезет в пасть, вразумляя, заяц.

Где-то в тишине затерялось "завтра".

Повторяет речь о молчанье мантру.

Электронная почта

Непогода нынче. Пасмурно и зябко.

Ветер ветками колотится в окошки.

То зима, прощаясь Золушкою, Зяма,

ищет туфельки хрустальные и брошки.

Фея встретится не скоро, но привычно,

а пока оставил падчерицу ангел,

между небом и землёю закавычив

ожидание с прощанием, как анкер.

Отправляю тебе, Зяма, это фото.

Помнишь школу? Как бузили на уроках?

Выходил к доске ты, точно к эшафоту,

и звучал звонок спасительный до срока.

Я сейчас один, жена ушла к соседям:

смотрят вместе "Поединок" с Соловьёвым.

Ни Америки, ни северных осетий —

только ветер, как в предгориях Айовы.

Кликну мышкой – вот и всё, уже готово.

Наш четвёртый с классной строгой, Октябриной.

Два плаката фоном в будничной столовой.

Чёрно-белый цвет, а кажется карминным…

Крайним слева, Славка Деллинг из Поволжья.

Он в Германии, владеет бакалеей.

Взял девчонку в жёны, сорок лет моложе,

в ус не дует, ностальгией не болеет.

Ностальгия, Зяма, странная забава

для людей, которым выпало родиться

в этой проклятой империи, и право,

раем тут сегодня служит заграница.

Ты живёшь, пускай, в заштатном городишке,

но свободен от боязни, как болезни;

не империей – семьёй своей гордишься —

для истории семейной интересный.

Стары стали, Зяма, многого не помним,

а о многом вспоминать и неохота.

Разве что мелькнёт какой-нибудь топоним

из прошедшего, как огонёк киота.

Едем с ярмарки. Ход жизни не поправить.

На слюде окна вода торит бороздки.

То ли время убивает нашу память,

то ль – серьёзные до одури берёзки.

Не вернуться, так сгинуть

Деревянные грелки до срока рассыпались в прах

и остались в руках грифы скрипок, что шеи нерях:

то ль обмылки ловить, то ль обломки искать на погостах

средь неясных теней и страны миражей,

где количество лет – лишь довесок к числу этажей,

проштампованных ГОСТом…

Не вернуться, так сгинуть хоть "пробкою" в рыхлый бетон

иль струёй молока в мой эмалевый, белый бидон

(подвезли в шесть утра, я последним успел на раздачу);

за овальным столом ни толкнуться, ни глазом моргнуть,

но не рыцари там – белоглазая чудь

ставит бодро задачу…

Разве сторож

Полоса отчужденья лжи и зависти вашей

Станет вмиг наважденьем безысходным и страшным.

Братья станут родные вам врагами навеки.

Не прозреют слепые, не восстанут калеки.

Счастье сгинет, от моли чуда ждать не придётся.

После этих злословий только смерть остаётся.

Полоса безразличья ваших сытых желудков