Читаем Одинокий отец с грудным ребенком на руках снимет жилье. Чистоту и порядок гарантирую полностью

У подъезда ждало авто. Шалтай в своей роскошной шестёрке широким движением руки распахнул дверцу, и Сгущёнкин, с фамильной тумбой, чемоданом и ребёнком на руках, завалился в салон. Позади осталось шикарное жилище, в котором Сгущёнкин с горечью оставлял мечты о грузоперевозках и создании ремонтной бригады. Толечка в конверт уже не помещался, и Сгущёнкин усадил его, как взрослого, перехватив ремнём безопасности. Малыш «борматулькал» нечто нечленораздельное и внимательно ощупывал ремень. Шалтай выгнулся назад и взъерошил волосы малыша.

– Ни-тою-ютю-мю, – недовольно пробубнил Толик и вернулся к изучению ремня.

Сгущёнкин захлопнул дверь и, буркнув «трогай», погрузился в свои мысли.

Шалтай рассказывал о предстоящем пути, о том, что ночью проедут Тулу и Ростов-на-Дону, за грядущий день минуют череду живописных деревень, а на ночь остановятся у дальних родственников под Краснодаром, что там у Сгущёнкина появится уникальная возможность испытать свои ремонтные способности. А там и кум, и приятель, и работа. Сгущёнкин запоздало заметил, что кошка свернулась калачиком на соседнем сидении – с одной стороны над ней нависал чемодан. С другой путь отрезала тумбочка. Кошка же сладко посапывала.

Сгущёнкин сдался и погладил животное. Она откликнулась грудным урчанием и пару раз лизнула наждачным языком Сгущёнковскую руку.

– Лиза, – тут же нарек маленькую лизунью Сгущёнкин. – Ладно, третьей будешь, Елизавета Сгущёнкина.

Глава 18 Совсем маленькая глава

День наступил как-то очень быстро. Солнышко щедро освещало землю. Его лучи рассеяли хандру Сгущёнкина. В конце-концов для того, чтобы открыть фирму грузоперевозок, жильё не нужно. Да и ремонтные работы всегда обеспечат крышу над головой.

Через пару часов дороги Сгущёнкин уже деловито поглядывал по сторонам и улыбался. Мимо проносились живописные виды солнечного дня, неслись по встречной машины: гружёный доверху «Москвичонок», «Волга» с увесистым багажом на крыше, несколько гладких иномарок. Сгущёнкин каждую из машин провожал искромётной остротой. Смех наполнил салон. Шалтай утирал слёзы, придерживая другой рукой баранку, Толечка улыбался и хлопал ладошками. А Сгущёнкин не унимался, вдохновенно комментируя проносящуюся мимо панораму жизни.

Глава 19 О тех, кто остались

Сгущёнкин уехал. В вечер его отъезда, когда машина уже накручивала километры по ухабистому асфальту, Марфа Петровна столкнулась с Игнатом Савельичем на лестничной клетке. Буквально пять минут назад в голову к ней пришла возмутительная и гениальная (в её гениальности Марфа Петровна ничуть не сомневалась) идея. Эта идея была настолько глобальна, что требовала участия заклятых врагов. И Марфа Петровна, воодушевлённо перешагнув через скрипящие от недовольства убеждения, направилась к Игнату Савельичу. Того, в свою очередь, в то же самое время посетила точно такая же гениальная идея. Они окинули друг друга подозрительными взглядами и, лицемерно залебезив друг перед другом, в один голос спросили:

– Не ко мне ли Вы направлялись?

И в один голос ответили:

– К Вам, к Вам.

По-звериному мягко переступая по границе невидимого круга, они минут пятнадцать распинались друг перед другом в любезностях. Любезности были прикрытием: враги примерялись друг к другу, оценивали свои шансы.

– А как Вам наш сосед-с? – начал Игнат Савельич.

– Новый?

– Новый-новый.

– Приятный мужчина, но что-то больно задумчивый…

– Неужто? – деланно удивился Игнат Савельич.

– И я, знаете ли Вы, заметил, что думает он как-то долго. Надо бы ему поскорее решиться…

– А я, знаете ли, считаю его размышления оскорбительными, – сахарным голосом сказала Марфа Петровна и, склонив голову набок, кокетливо рассмеялась.

– Да-с, да-с. Вы правы. Мужчине давно должно принять решение, – горячо поддержал её Игнат Савельич.

Собственно, идея, пришедшая в голову этим двоим, была до обидного простой. Они устали ждать решения Сгущёнкина. И их действительно оскорбляло равнодушие к их идеям. Даже больше, чем прямая конкуренция. Марфа Петровна давно объявила бы его врагом… но ей было боязно, что в таком случае лакомый кусочек по фамилии Сгущёнкин преметнётся к конкурирующей организации. А этого она стерпеть не могла. Это означало бы полное, оглушительное фиаско. Провал!

«Вот если бы совместными усилиями устроить ему тёмную», – подумала она этим вечером.

Эта мысль оказалась рубильником, включившим в её мозгу систему механизмов мести. Марфа Петровна поняла: пришло время тайных переговоров. Да здравствуют дворцовые интриги подъездного масштаба! Игната Савельича мучила та же дилемма… И идея осенила его с той же простотой и молниеносностью, что и Марфу Петровну.

– Но это не отменяет нашей вражды, – строго заметила Марфа Петровна.

– Конечно, конечно! – залебезил Игнат Савельич. – Ни в коей мере.

На лестничную клетку поднялся дед Потап. Враги замерли под тенью его широких плеч.

– Вот вы где, – сказал он угрожающе и метнул на врагов угрожающий взгляд.

Марфа Петровна нервно хихикнула и манерно дёрнула плечиком.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза