Читаем Одинокий отец с грудным ребенком на руках снимет жилье. Чистоту и порядок гарантирую полностью

Вольдемар и Анатолий Сгущёнкины ещё долго стояли бы под дверью, сиротливо заглядывая в окна, если бы Вячеслав Шалтай, приговаривая своё любимое «вот беда», не выскочил из машины.

– Дела, дела… Ну бедовые, садитесь, отвезу, куда скажете. Вот дела! – крикнул Шалтай Сгущёнкиным. Бросив прощальный взгляд на дом, Сгущёнкин жалко всхлипнул и поплёлся к машине.

Вольдемар, надежды которого рухнули, впал в странный ступор и, казалось, соображал заторможенно. Этот прекрасный, блестящий, как новёхонькая игрушка, дом совершенно раздавил его. А ведь именно он, да-да он, мог бы жить в этом доме. И он, как некто другой, достоин этого жилья.

Шалтай весело рассказывал о том, как случайно заехал в окрестности железнодорожной станции «Карьер», мол, тётка в гости позвала, и он, оседлав свою «Дуняшу», отправился проведать родственницу. Лёгкое повествование снимало напряжение.

Сгущёнкин кинул взгляд на маленького Толика и впервые при взгляде на сына испытал раздражение. В сложившейся ситуации Толя превратился в бремя, препятствующее Сгущёнкину наладить свою жизнь иустроиться на работу. He будь у него на руках младенца, Сгущёнкин мог бы устроиться охранником, неделя-через-неделю, но не оставишь же Толика одного. Да и с собой на охраняемый объект не прихватишь. Мог бы просто ночевать на любом рабочем месте. Но Толя…

Сгущёнкин спохватился, что мысли его идут в неправильном, даже непростительном направлении. Перед ним – его сын. И Сгущёнкин его любит. А остальное – мелочи и бытовуха.

– Проживём, – подмигнул Сгущёнкин сыну и ласково погладил его. – Всё будет хорошо.

А Толик потянулся к папе. Он точно знал: будь папа один, тоска и одиночество его бы сгрызли. А наличие сына стимулирует к подвигам. Толик скорчил радостную рожицу и хихикнул.

Глава 10 Спонтанный переезд

Шалтай остановил машину. Сгущёнкин посмотрел чеез щель опущенного стекла крыльцо и треснувшее окно, перевёл взгляд на сладко дремлющего сына.

– Спасибо, Вячеслав, – поблагодарил Вольдемар доброго Шалтая. – Вы – настоящий человек.

Сгущёнкин пожал ему руку и, подхватив сына и чемодан с колёсиками, зашагал к дому.

На пороге его встретила Кудя с традиционно растрёпанными волосами и всеми признаками словесного недержания. Отмахиваясь от неё, как от назойливой мухи, и даже не думая вникать в её визгливый трёп, Сгущёнкин прошёл в квартиру и чуть не ткнулся носом в широкую грудь…увы, не Савелия. Это был некто новый, с кем Сгущёнкин никогда раньше не встречался, и кто вызвал у Вольдемара беспокойство на уровне подкорки. Сгущёнкин медленно поднял голову. Над ним нависло красное от ярости лицо с растопыренными ноздрями и маленькими злобными глазками.

– Так это ты! – взревел незнакомец.

Запоздало мозг всё же переварил сказанное Кудей и выцепил оттуда главное: муж вернулся, он дома, осторожно.

– Ты, проходимец облапошил мою… [1] ! Ты оттяпал четверть жилья! Ты… да я тебя…

Сгущёнкин испытал огромное желание провалиться сквозь пол или хотя бы сукожиться, присев и втянув голову в плечи.

Толечка на руках Сгущёнкина сладко зевнул и заулыбался, лепеча что-то неразборчивое. Сгущёнкин не мог себе позволить быть трусом в глазах сына. Он отставил чемодан, вручил чадо суетившийся рядом Куде и выпрямился.

На секунду взгляд возмужавшего Сгущёнкина задержался на сыне. Вдохновившись заинтересованным выражением его лица и беззащитным видом, Сгущёнкин весь взъерошился и грудью пошёл на врага, уверенно заявляя о своей правоте.

Не ожидавший такого поворота громила растерялся и сдал назад.

Сгущёнкин же, не планировавший самоубийства и попадания в реанимацию, пользуясь растерянностью громилы, наступал, попутно собирая вещи.

Он заявлял о честности сделки, о том, что Кудя по доброй воле продала часть жилья и даже была инициатором продажи…

Сгущёнкин, собравший в охапку кажется всё, что у него было, запустил комок вещей в тумбочку и, громко захлопнув дверцу, подхватил её.

Пока происходили описанные выше события, душевный человек Слава Шалтай не уезжал и даже не отогнал машины.

Он не находил себе места: так переживал за судьбу новых знакомых. Шалтай держал руки на руле и сосредоточенно смотрел в его сердцевину. Неожиданно он вскинул указательный палец вверх и просиял. После этих несложных действий он извлёк из кармана телефон и совершил важный звонок.

Разговаривал он всего пару-тройку минут, после чего выскочил из машины, смачно захлопнув дверцу, и побежал в дом.

В это время муж Куди сориентировался и стеной пошёл на отступающего, но не теряющего запал Сгущёнкина. Кулаки его налились сталью, а проступившая на лбу жила свидетельствовала о приближающейся развязке.

И неизвестно чем бы всё это кончилось, не возникни меж ними Шалтай. Возник он легко, «как нечто само собой разумеющееся». Он был так увлечён идеей, что не заметил нависшей над Сгущёнкиным опасности и того, что он собственно и является преградой на пути опасности к Сгущёнкину.

Муж Куди во второй раз был обескуражен. Соображал он заторможенно и пока только лишь переводил злобные глазки с объекта на объект.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза