Одинокий путник

Тело быстро сковала стылая промозглость клети, от каждого вдоха ныли ушибы, а раны на ногах и запястьях дергала острая боль, что никак нельзя было назвать добрым знаком. Связанные руки затекли, и Лешек их не чувствовал. Прошло не меньше двух часов, прежде чем снаружи заскрипел засов, и в клеть вошел воин, который вязал ему руки, а с ним - молодая женщина, с кринкой в руках и корзинкой под мышкой.

Воин велел Лешеку встать и повернуться к нему спиной, а потом распустил веревки, стягивавшие его руки.

- Вот, посмотри, - кивнул он женщине, - и быстрей.

Женщина развернула Лешека к себе лицом и усадила на лавку, разглядывая его запястья. В кринке, над которой поднимался пар, был травяной настой - Лешек расслышал запах ноготков и подорожника. Она промыла раны на его руках, довольно жестоко соскабливая гнойный налет и шепча при этом ласковые слова, и положила на них примочки, обмотала белыми тряпицами, после чего воин снова связал Лешеку руки за спиной, только, жалея его, стянул веревки немного выше запястий.

- Нехорошо являться к князю в таком виде, - хмыкнул воин и снял с Лешека рваные, окровавленные штаны, - мои, конечно, великоваты будут, но уж всяко лучше, чем эти…

Женщина обработала ему раны на коленях, аккуратно перевязала и помогла одеться - штаны воина и вправду оказались чересчур большими, зато более плотными и теплыми, чем те, что изорвали собаки.

- Ну что? Так лучше? - ласково спросила женщина.

- Спасибо, - хлюпнув носом, ответил Лешек. - Я… я не вор, честное слово…

Они оба ничего на это не сказали и молча ушли, задвинув за собой засов.

Горящие потревоженные раны не позволили уснуть, а в следующий раз дверь открылась на закате, когда красные солнечные лучи напрямую пробивались в окошко. На этот раз за ним пришел Путята в сопровождении двоих воинов, которых Лешек до этого не видел. Отвели его недалеко - в тот самый длинный сруб с земляной кровлей.

Внутри было тепло, даже душно. По стенам ярко светили чадящие факелы, а посередине стоял длинный широкий стол, упиравшийся в огромный открытый очаг, - не иначе, князь жил среди варрагов и обустроил место для пиров так же, как это делали они. За столом, усыпанном яствами, сидели воины, их было не меньше сорока человек, и все они ели жареное мясо и шумно прихлебывали из огромных дымившихся кружек.

Косматый широкоплечий старый человек сидел во главе стола, спиной к очагу, его волосы были тронуты грязно-серой сединой, а на помятом морщинами лице застыла презрительная гримаса, которая приподнимала крылья широкого носа и искривляла тонкий безвольный рот. Его спина гордо выгибалась, плечи были чуть откинуты назад, и подбородок смотрел вверх, что придавало князю сходство с хищной внимательной птицей. Лешек представлял себе князя совсем по-другому - тонким белокурым юношей, наверное потому, что все время слышал о нем: «младший сын». И, хотя он прекрасно знал, что Златояру уже немало лет, увидеть старика он не рассчитывал.

Лешека подтолкнули к противоположному от князя концу стола, пронзительный взгляд Златояра мельком коснулся его лица и был похож на пощечину - так смотрят на кошку, которая путается под ногами, на жука, случайно упавшего в кринку с молоком, на камень, о который довелось неосторожно споткнуться. Лешек стиснул зубы: он давно ждал встречи с этим человеком, но не думал, что явится перед ним со связанными руками, избитый, уставший и беспомощный. Злость зашевелилась в груди, заставляя глубоко и шумно дышать.

Князь откусил кусок мяса и, не прожевав, снова коротко глянул на Лешека.

- Говорят, ты хорошо поешь, - невнятно и быстро пробормотал он. - Прежде чем вернуть тебя в Пустынь, я хочу послушать твои песни.

Лешек поднял голову и выпрямил плечи. Нет, петь жующему князю он не станет. Пусть его отдадут Дамиану, пусть делают с ним все что угодно - он не ученый медведь на торге. Люди, слушавшие его песни, замирали, едва он открывал рот, они плакали и смеялись, они распахивали ему навстречу свои души…

- Ну? - переспросил князь, откусывая следующий кусок, отчего по его бороде побежала струйка жира.

- Я не буду петь, - тихо ответил Лешек, но вместе с клокочущей в горле злостью вдруг ощутил тот самый отвратительный, унизительный страх. Страх перед тем, кто его сильней.

- Я не понял, что он говорит, - скороговоркой сказал князь и глянул на Путяту.

- Он не хочет петь, Златояр, - с горечью ответил воин и с сожалением посмотрел на Лешека, как будто был в чем-то виноват.

- Так попроси его как следует, - князь поднял и опустил брови, словно не понял, почему Путята до сих пор сам не догадался этого сделать.

Его дружина замолчала и перестала жевать, с любопытством глядя на происходящее.

- Ну? - Путята пристально посмотрел на Лешека и дернул подбородком.