Одинокий волк

– Как часто ты навещаешь отца в больнице?

Я колеблюсь, не зная, как сказать, что я нахожусь там постоянно, – за исключением того времени, когда мне официально запретили к нему приближаться.

– Пытаюсь проводить там каждый день.

Джо поворачивается ко мне лицом.

– У вас с отцом когда-либо был разговор о том, чего бы он хотел, если бы стал недееспособным, Эдвард?

– Да. Один раз.

– Расскажи нам об этом.

– Когда мне было пятнадцать лет, отец решил отправиться в леса Квебека и попытаться пожить с дикими волками. Никто и никогда не делал ничего подобного. Натуралисты исследовали волчьи коридоры вдоль реки Сент-Лоуренс, поэтому отец решил, что сможет пересечься с ними и потом влиться в стаю. У него за плечами уже был опыт общения с несколькими стаями в неволе, которые приняли его в свою семью, и он решил, что это естественное продолжение его дела. Но еще это означало – одному пережить канадскую зиму без убежища и еды.

– Твой отец заботился о своем благосостоянии?

– Нет. Он просто занимался любимым делом – это было его призвание. Мама считала по-другому. Ей казалось, что он просто бежит, оставляя ее одну с двумя детьми. Она была уверена, что он погибнет. Мама считала это безответственностью и безумием, надеялась, что он образумится и останется дома, с семьей… только он ушел.

Мама сидит в первом ряду как изваяние, опустив глаза и сцепив руки.

– За день до ухода отец позвал меня в свой кабинет. На столе стояли два бокала и бутылка виски. Он сказал, что мне нужно выпить, потому что теперь мужчиной в этом доме буду я. Горло словно огнем обожгло. Я закашлялся, на глаза навернулись слезы, мне показалось, что я прямо сейчас умру, но отец хлопнул меня по спине и велел дышать. Я вытер лицо краем рубашки и поклялся, что больше никогда, ни за что на свете не притронусь к этому дерьму. Потом перед глазами прояснилось и я заметил на столе предмет, которого там раньше не было. Это листок бумаги.

– Ты узнаешь этот документ? – спрашивает Джо.

И оно опять передо мной, мятое и порванное с одного края, – письмо, которое я нашел в картотечном шкафу. Джо просит приобщить доказательство к делу и просит меня прочесть его вслух.

Я читаю, но в голове слышу голос отца. И свои собственные слова в ответ: «А если я поступлю неправильно?»

– Это твоя подпись внизу страницы? – уточняет Джо.

– Да.

– А это подпись твоего отца?

– Да.

– За последние девять лет отец говорил тебе, что лишает тебя медицинских полномочий?

– Протестую! – встает адвокат Кары. – Эта записка не наделяет официальными медицинскими полномочиями.

– Возражение отклонено, – бормочет судья.

Он снова дергает себя за волосы. Как он вообще до сих пор еще не лысый?!

В другое время и в другом месте мы бы с Карой над этим посмеялись.

– Мы больше никогда об этом не говорили. Однажды он вернулся из Квебека – вот и все.

– Когда ты вспомнил об этом уговоре?

– Несколько дней назад, когда просматривал его бумаги в доме, пытаясь найти номер смотрителя, который бы ухаживал за волками в Редмонде. Листок застрял за ящиком картотеки.

– Просматривая бумаги отца, ты нашел еще какие-либо доверенности?

– Нет.

– А завещание? Страховой полис?

– Завещания нет, а страховой полис нашел.

– Сообщи суду, кто получит страховку в случае его безвременной кончины.

– Моя сестра Кара, – отвечаю я.

У нее приоткрывается рот, и я понимаю, что папа ей ничего об этом не говорил.

– А ты тоже наследник?

– Нет.

Когда я нашел полис в папке между документами на автомобиль и отцовским паспортом, то прочел его от первой до последней буквы. И стал строить догадки: отец вычеркнул меня из полиса после того, как я уехал, или он приобрел полис уже после моего побега?

– Ты удивился?

– Не очень.

– Разозлился?

Я вздернул подбородок.

– Я уже шесть лет сам зарабатываю себе на жизнь. Мне его деньги не нужны.

– Следовательно, инициатива, которую ты проявил, чтобы стать опекуном отца и иметь возможность принимать решения о его дальнейшей судьбе, не преследует материальные интересы?

– После смерти отца я не получу ни копейки, если вы об этом.

– Эдвард, – спрашивает Джо, – как ты думаешь, чего бы сейчас хотел твой отец?

– Протестую, – возражает Циркония Нотч, – это личное мнение.

– Верно, адвокат, – соглашается судья, – но я бы хотел его услышать.

Я собираюсь с духом.

– Я разговаривал с врачами, задавал сотни вопросов. Я знаю, отец не очнется. В детстве он рассказывал мне о больных волках, которые начинали морить себя голодом, потому что знали, что являются обузой для стаи. Они держались на опушке, пока настолько не слабели, что ложились и умирали. И не потому, что не хотели жить или не хотели поправиться, а потому что ставили всех, кого любили, в невыгодное положение. Мой отец первым бы сказал вам, что он думает, как волк. А для волка стая превыше всего.

Когда у меня хватает духу взглянуть на Кару, возникает ощущение, что меня мечом пронзили. На ее глазах слезы, плечи дрожат, но она старается держать себя в руках.