Одинокий. Злой. Мой (СИ)

— Супруге стало плохо, здесь слишком душно, — Дит кивнул на Таю. — Подышим воздухом и вернемся. Вы заказали сыр? Принесите его, пожалуйста, поскорее. А, и ещё добавьте две бутылки минеральной воды.

— Хорошо-хорошо, — закивал клоун. — Очень хорошо. Возвращайтесь поскорее!

— Обязательно.

Дит уже видел, что этому пареньку в дурацком костюме осталось недолго. Этим же вечером его убьют за то, что тот «упустил» таких ценных гостей. Смерть будет долгая, кровавая, мучительная.

На коже через порванную одежду несчастного алеет клеймо с плачущим клоуном.

Дит видел, как над ним склоняется подросток с красными татуировками в виде слезинок под глазами. Как он жалостливо качает головой и произносит:

— Ай-ай. Как же нехорошо вышло.

Только вот в глазах его — ни единой эмоции. Ни злобы. Ни раздражения. Ничего.

Именно с ним Дитрих столкнулся взглядом перед тем, как к нему пришло видение смерти. Именно его гибель он не смог разглядеть.

Что ж, если выбирать между жизнью какого-то стороннего человека или собственного ребенка, Дитрих бы, не колеблясь, всякий раз выбирал своё дитя.

В молчании они вышли на улицу и направились прямиком к автомобилю. Быстрым шагом, не оборачиваясь. Внутри Дитриха закипал гнев. Гнев — это хорошо. Там, где есть гнев, нет место животному страху, что поселился в нем, стоило увидеть раненую Таю и почувствовать гибель их ребенка.

Если окажется, что Платон знал, что с этим цирком что-то не так… если он решил пожертвовать братом, отправив его сюда…

Дитрих выругался сквозь зубы.

Помощник Дита, Алексей, удивленно оглянулся, когда они с Таей сели на задние сиденья.

— Так скоро? — спросил он.

— Я не знаю, что это за место, но отсюда лучше убраться побыстрее, — вздохнул Дит.

— Понял, — кивнул Алексей и надавил на педаль газа.

Иномарка бесшумно сорвалась с места и вскоре покинула площадь. Безумный цирк остался за поворотом, но в ушах всё ещё гремела веселая музыка, предвещающая только смерть.

Глава 7

Посвежевший, выспавшийся и сытый Платон смотрелся очень уместно в этом особняке. Я даже представила его одетым в какой-нибудь шелковый халат — ему бы пошло. Он бы стоял на балконе, как истинный аристократ, с фарфоровой чашечкой кофе в руках. Взирал бы вдаль туманным взором.

Образ получился почти исторический.

Впрочем, даже без халата, в футболке и домашних штанах, Платон выглядел как с обложки журнала мужской моды. Есть такие люди — и, видимо, орки, — которым идут любые вещи, даже самые обычные.

Он определенно мне нравился. Внешне.

Я не знала, как начать разговор. Платон не торопил, но было очевидно — он ждет. Давно вечерело. На город опустилась тьма. Платон проспал два полноценных дня, и всё это время я провела в сомнениях: выдать всю правду или порционно? О чем сказать, а что оставить при себе? Можно ли довериться ему, или лучше ограничиться общими сведениями?

Пусть ещё вчерашним утром мне казалось правильным быть честной с этим орком, но к сегодняшнему вечеру запал энтузиазма пропал. Все-таки когда ты долгое время никому не открываешься, нельзя так сразу взять и вывалить всю подноготную перед первым встречным.

Даже если вы с ним уже устраиваете «бдсм-сеансы» в его особняке.

— Пройдемся? — спросил Платон после ужина. — Покажу тебе сад.

Мы оба понимали, что сад мне даром не сдался. Но сидеть вот так, лицом к лицу, в пустой столовой — гораздо хуже. Чувствуешь себя как на допросе.

А вот на улице распогодилось, внутренний двор освещали десятки фонарей. Обстановка была располагающая для общения. И я мысленно поблагодарила Платона за понимание. Мог бы и наплевать на мои чувства: обещала — так говори.

Хорошо, что он не такой.

Мы пошли по вымощенной камнем дорожке. Я накинула поверх куртки плед и сейчас ощущала себя каким-то монархом, который бродит по владениям, а за его спиной развевается мантия. Правда, «владения» составляли лишь поникшие кустарники, облетевшие деревья и увядшая живая изгородь. В это время года глупо ожидать чего-то другого.

— А кто ухаживает за садом? — спросила я, глянув на поникшую яблоню.

Кажется, Платон говорил что-то про магию, но одно дело, когда с помощью бытовых чар стирается пыль в доме или моется посуда. Но сад выглядел слишком опрятно. Кусты спрятаны под холщовыми тряпками, деревья фигурно подстрижены, листья сметены в аккуратные кучки. Заклинания на такой уют не способны. А я не думаю, что по утрам Платон берет в руки грабли.

— Мама несколько раз в сезон приезжает сама. Раньше — приезжала, — поправился Платон. — Остальное поддерживают садовые чары.

— Почему твои родители уехали из этого места?

— А ты сама бы хотела жить здесь? — Платон махнул рукой в сторону громадного мрачного дома.

Красивый, слов нет, чтобы описать. Но слишком уж неживой. Как покинутый всеми музей. Нет, я бы не хотела жить среди древних портретов, мраморных ваз и всего этого помпезного великолепия, которое навевает тоску. Ладно, недельку походить «монархом», две… три…

Всю жизнь?

Увольте.

Разве что комнату с роялем я бы оставила, да и то — рояль можно поставить в любом другом месте, где хорошая акустика и устойчивый пол.